Порочная

Ловелл Л. П.

Мысли о том, чтобы причинить ей боль, трахнуть её, вихрем проносятся в моей голове, но я знаю, что во всех симфониях должна быть одна увертюра, одна часть, которая лишает выражения даже самые ожесточённые сердца. Магнум Опус (прим. — выдающееся произведение искусства)…

Я медленно опускаюсь на неё, наслаждаясь нежным теплом её кожи, прижатой к моей. Её дыхание становится неровным, и я задаюсь вопросом, действует ли уже яд. Ещё один приступ чего-то — потери или вины — пронзает меня, как злой яд, но я выкидываю это из головы и ложусь между ёе ног, прижимаясь губами к её губам. Сладкий вкус, когда я погружаю в неё свой язык, почти невыносим. Я обнаруживаю, что мои пальцы впиваются в её

бёдра, а мой рот отчаянно жаждет большего. Она вцепляется в мои волосы, постанывая и тяжело дыша, и как раз в тот момент, когда я подвожу её к краю освобождения, я останавливаюсь.

— Ронан, — умоляет она.

Я двигаюсь над ней, устраиваясь между её бёдер. Мои ноздри раздуваются, когда я провожу пальцами по её подбородку. Я хочу навсегда запечатлеть воспоминание о её лице в своей памяти, чтобы я всегда помнил, как меня чуть не поставили на колени. Я был бы лжецом, если бы отрицал, что люблю её. Во всей моей порочности остался тонкий намёк на человечность, и это то, на что она претендовала, и когда она умрёт, она заберёт это с собой.

— Камилла Эстрада, — говорю я, медленно входя в неё, — ты та женщина, которая в конце концов сломала меня.

Её ногти впиваются в мои плечи, как будто она пытается удержаться, цепляясь за меня. Её лоб касается моего, наше дыхание смешивается, как будто мы одно целое.

— Ты одновременно моё спасение и моя погибель, Ронан.

Я сомневаюсь, что она понимает, насколько это верно.

Я заставляю себя глубже войти в неё, закрывая глаза, чтобы прочувствовать каждый дюйм. Наступает момент, когда тяжесть всего наваливается на меня, словно какая-то невидимая сила. Я зарываюсь лицом в изгиб её шеи, целую, вдыхаю аромат гибискуса, который навсегда остался на её коже. Если бы только мы могли так существовать друг с другом… но два хищника никогда не могут перестать кружить друг вокруг друга. Я снова целую её. Я, конечно, вижу очарование любви. Словно наркотик, тошнотворно сладкий. Тот, ради которого я приветствовал бы смерть, если бы позволил себе упасть ещё ниже.

Её спина выгибается над кроватью, и я обнимаю её, пока мы оба сплетаемся в клубок тел и стонов. Она знает, что это ненадолго, я чувствую это. Мы — две души, отчаянно пытающиеся выразить невыразимое в заключительном акте. Но для меня этого недостаточно.

Она лежит, тяжело дыша, подо мной, и я приближаю своё лицо в нескольких дюймах от её.

— Я люблю тебя, Красивая, и, обещаю тебе, — я провожу пальцем по её губам, — ты единственная женщина, которая когда-либо услышит эти слова, — я скатываюсь с неё и прижимаю к своей груди.

Её глаза встречаются с моими с проблеском боли, прежде чем она крепко сжимает их.

— Я люблю тебя, — выдыхает она.

Я прижимаю её к себе, глажу по тёмным волосам, пока она не засыпает, но сон ускользает от меня. Я встаю, собираясь сесть у камина. Я пью и пью, пока бутылка бренди не опустеет, и наблюдаю за ней. Ожидаю.

Каждый раз, когда её грудь не поднимается, у меня в груди всё сжимается. Моё сердце бешено колотится. А потом она делает вдох, и меня охватывает облегчение, хотя знаю, что это ненадолго. Её судьба была предрешена. Я делаю последний глоток бренди, в глазах двоится, когда я смотрю прямо перед собой. Возможно ли, что её убийство причинит больше боли, чем то, что я оставил ее в живых?

Я провожу рукой по лицу. Я отравил женщину, которую люблю, в попытке спасти себя, но на самом деле, думаю, подсознательно это было сделано для того, чтобы спасти её от меня. Должен ли я действительно чувствовать вину, когда смерть ожидает всех нас, ведь разве не гораздо поэтичнее быть медленно убитым от рук человека, который боится, что никогда не будет любить тебя достаточно сильно, чем умереть в одиночестве?

Я мог бы умереть с ней… Я бросаю взгляд на бутылку водки, у меня двоится в глазах, когда я провожу пальцами по её плавному изгибу, случайно роняя её на пол. Стекло разбивается вдребезги, водка впитывается в деревянные половицы, и теперь у меня не остаётся другого выбора. Я, пошатываясь, добираюсь до кровати и забираюсь рядом с Камиллой, обнимая её за талию и прижимая к себе.

— Я люблю тебя, Красивая. Настолько, что мне пришлось убить тебя.

Глава 19

КАМИЛЛА

Я проснулась с содроганием, и с тех пор лежу, в его объятиях, стараясь не думать о том, какой защищённой и желанной я себя с ним чувствую. Его тёплое дыхание, глубокое и ровное во сне, ласкает мой затылок. Запах бренди проникает в мои чувства, и я могу только надеяться, что он пьян. Мне нужно двигаться. Мне нужно уйти, пока я ещё могу, пока у меня ещё есть хоть капля сил противостоять этой… этой болезненной любви, которую я испытываю к нему.

Я вырываюсь из его объятий и сажусь, осторожно открывая ящик прикроватной тумбочки в поисках ножа, который он там держит, чтобы резать меня. Моя рука касается ручки. Я хватаю его и поворачиваюсь к Ронану лицом. Он лежит на спине, его красивое лицо осунулось и встревожено во сне. Интересно, чувствует ли он что-то неладное в мире своих грёз, чувствует ли он надвигающееся предательство? Моё сердце делает несколько неровных ударов, как будто оно физически разрывается. Может быть, так оно и есть. Ронан Коул — дьявол, и он завладел моей душой. Он единственный мужчина, который когда-либо защищал меня, но мне это не нужно, и я не должна этого жаждать. Я Камилла Эстрада, и он — различие между женщиной, которой я должна быть, и женщиной, которая предала собственного брата. Он говорит, что я делаю его слабым, что я подобна огню, но он превращает меня в пепел. Он не просто делает меня слабой, он заставляет меня хотеть пожертвовать всем ради него, включая себя. Он — мой собственный худший кошмар, замаскированный под тёмную и окровавленную сказку. И всё же я жажду его с потребностью, которая пронизывает меня до глубины души. Моя душа чувствует себя так, словно разрывается надвое. Я должна убить его. Я знаю, что должна. Такой был план. Он всегда должен был быть моей жертвой, убитой от рук шлюхи в его постели.

Я пристально смотрю на его лицо, запечатлевая в памяти каждую идеальную деталь, прежде чем поднять дрожащую руку и приставить лезвие к его горлу. Остановившись, я прижимаюсь своими губами к его губам. У него перехватывает дыхание, и его рука инстинктивно скользит по моей талии, притягивая меня ближе. Слёзы текут по моим щекам, скрепляя наш поцелуй.

— Я люблю тебя, — шепчу я ему в губы, а затем провожу лезвием по его горлу, в то время как отчаянный всхлип срывается с моих губ. Его глаза распахиваются одновременно с тем, как его руки тянутся к горлу. Я поднимаюсь с кровати, наблюдая, как его кровь растекается по простыням, наблюдая, как он борется, сбивая вещи с прикроватного столика.

— Прости, — выдыхаю я, хватая пальто и распахивая дверь.

Я, пошатываясь, выхожу из комнаты Ронана, мои руки покрыты его кровью. Сдавленный вздох срывается с моих губ, и мне кажется, что моя грудь физически разрывается на части. Боже, что это?

Схватившись за грудь, я, спотыкаясь, спускаюсь по лестнице и спешу через дом. Я нахожу дорогу в гараж и вожусь со связками ключей на стене, прежде чем нажать на брелок. «Рейндж Ровер» издаёт стрекот, и фары мигают. Я подбегаю к машине, адреналин бурлит в моих венах, когда я завожу двигатель. На центральной консоли есть пульт дистанционного управления гаражными воротами. Я нажимаю на неё, и дверь гаража поднимается, открывая вид на яркий белый снег, сияющий на фоне тёмного ночного неба. Я вдавливаю педаль газа в пол, и машина мчится вперёд, взвизгивая шинами, когда выезжает из гаража.