Порочные ангелы
Шрифт:
Он потирает подбородок, все еще шокировано смотря на меня.
— Удушению место в спальне, Луиза, и, если бы ты оставалась со мной достаточно долго, то сама бы это узнала. — Пожимаю плечами и перевожу взгляд на проносящиеся за окном деревья и то, как дорога поднимается выше и выше. Воздух становится холоднее, земля пахнет сладко и естественно. Мне кажется, что каждое мое чувство включено, усилено, возможно, потому что это действительно мой последний день. — Удушение — ужасный способ убийства, — продолжает Хавьер печальным голосом, кладя руку
— А есть приятные способы убийства? — спрашиваю холодно.
Он поднимает подбородок.
— Да, есть.
— Ну и как ты убьешь меня?
— Почему ты спрашиваешь такое? — он сильнее сжимает мою руку.
— Потому что это правда. Там Франко? — спрашиваю я, указывая подбородком на охранника, сидящего за рулем. — Он это сделает? Будет опускать меня в кипяток, пока небольшие части меня не сварятся, затем ты отрежешь их, я отключусь, и вы приведете меня в себя, чтобы начать все заново? Или вы опрыскаете меня кислотой? Выколете мне глаза, изнасилуете раскаленной монтировкой и бросите в комнате подыхать? Не думай, что я не знаю кое-чего о том, каково быть женой наркобарона. Я знаю, как вы проворачиваете свои дела, — в конце мой голос становится выше, и я понимаю, что распаляюсь.
Нужно успокоиться.
Глубоко вдыхаю и отвожу взгляд от его глаз, которые все еще недоверчиво смотрели на меня.
Когда проходит несколько мгновений, напряжение в машине становится невыносимым, и Хавьер, убрав свою руку, произносит:
— Тебя убьют выстрелом в голову.
Мой желудок сжимается. Вот она, правда.
— Ясно, — удается мне сказать.
— Быстро и безболезненно. Ты ничего не почувствуешь. Просто услышишь громкий звук, возможно, ощутишь некоторое давление. И все будет кончено.
— Это сделаешь ты?
— Нет, — говорит Хавьер. — Это не моя работа.
— Мне бы хотелось, чтобы это сделал ты, — говорю я, снова смотря на него. — Чтобы ты нажал на курок.
— Почему? — он хмурится, слегка качая головой.
— Потому что я твоя ответственность. А ты босс. Не будь Сальвадором, не позволяй другим делать за тебя всю грязную работу. Признай проблемы, которые сам устроил. Разберись с ними сам, как мужчина, — наклоняюсь к нему настолько близко, что могу видеть свое отражение в его глазах. — Я твоя. Веди себя подобающе.
— Я не закончил свое имя, — на его лице мелькает паника.
— Так давай вернемся домой, и закончишь.
Вот теперь он действительно в шоке. Хавьер указывает на Франко и мир за окном.
— Но мы еще не приехали к водопаду. Вид потрясающий, я…
— Ты хотел сделать мой последний день запоминающимся, — перебиваю я. — Тогда должен делать то, чего хочу я. А я хочу вернуться в дом. Хочу, чтобы ты закончил свою работу. Хочу покончить совсем этим. Покончить с тобой.
Франко смотрит на Хавьера в зеркало заднего вида, по-видимому, его вовсе не
Несколько мгновений Хавьер смотрит на меня, в его глазах кружится темнота. Наконец, он обращается к Франко:
— Разворачивайся, мы увидели достаточно.
— Да, босс, — отвечает Франко, злобно смотря на меня.
Отворачиваюсь и смотрю в окно, впитывая то, что, возможно, уже никогда не увижу.
Уже в скором времени мы возвращаемся в дом, и Хавьер отводит меня в комнату. Он практически заталкивает меня туда и запирает дверь, словно злится.
Я снова остаюсь в одиночестве, но знаю, что это ненадолго. Хавьер не продинамит меня после того, что я ему сказала. Слишком он гордый для этого.
Поэтому я сажусь на кровать и жду.
Хавьер появляется, как только наступает вечер. Может, он вампир? Его нож, в котором отражался лунный свет, мог бы послужить вместо клыков.
Пройдя в комнату, Хавьер включает ночник, от которого исходит тусклое сияние. Он все еще просто одет, только теперь в джинсы и белую футболку. Хавьер ничего не говорит, просто смотрит на меня. В его глазах странная пустота, и мне становится интересно, здесь ли он находится или потерялся где-то в своих оригинальных мыслях.
Мы оба знаем, зачем он здесь, так что больше нет смысла об этом говорить. Я больше не боюсь ножа: я привыкла к нему, как и к его владельцу. Развязываю рубашку и стягиваю ее через голову, не беспокоясь о том, что моя грудь обнажена.
Он прикусывает губу, его грудь поднимается и опадает, словно Хавьер пытается отдышаться. Однако он жестом приказывает мне перевернуться. Делаю, как сказано, чувствуя себя так, словно мы танцуем хорошо отрепетированный танец, и это наше последнее представление.
Хавьер забирается на кровать и опускается поверх моих бедер, его пах прижимается к моей попке, и я чувствую эту знакомую, однако все еще новую твердость. Интересно, почему он не пытался переспать со мной, если я так его завожу? Одно дело кончать на мою спину, ведь там есть дистанция. Почему он никогда не пытался изнасиловать меня, проникнуть в меня?
Интересно, что произойдет, если он попытается? Одна часть меня понимает, что мне этого, вроде как, даже хочется. Я бы не стала сопротивляться. Я хочу поучаствовать в этом, хоть раз. Хочу узнать, может ли секс не быть жестокой и болезненной игрой, в которую мне всегда приходилось играть.
Эти мысли грязные, но оттолкнуть их я не могу.
Хавьер тяжело дышит, обводя пальцем предыдущие буквы своего имени. Он обводит их снова и снова, как в трансе, а нож так и не прижимается к моей спине.
— Почему ты колеблешься? — спрашиваю я мягко.
Его палец замирает, и я слышу, как Хавьер сглатывает. Наконец, он грубо произносит:
— Не думаю, что могу сделать это.
— Почему? — у меня перехватывает дыхание.
— Потому последней ночью ты не должна испытывать боль.