Порочные круги постсоветской России т.1
Шрифт:
Коренным образом изменились принципы социальной стратификации общества, оно стало структурироваться по новым для России основаниям… Исследования подтверждают, что существует тесная связь между расцветом высшего слоя, “новых русских” с их социокультурной маргинальностью, и репродукцией социальной нищеты, криминала, слабости правового государства» [2].
Уточним некоторые понятия.
Сделаем небольшое методическое отступление о том, что будем понимать под классами и, шире, профессиональными общностями. В нашем обществоведении не задавались вопросом: класс — реальность или абстракция? Именно
В замечательном труде Э. Томпсона «Формирование рабочего класса Англии» (1963 г.) сказано: «Класс есть образование “экономическое”, но также и “культурное” — невозможно дать теоретического приоритета ни одному аспекту над другим. В последней инстанции принадлежность к классу может определиться в равной степени посредством и культурных, и экономических форм». Труды этого направления заложили основы социальной истории, которая быстро приобрела характер социокультурной истории. История становления рабочего класса показала, что структура общества складывается из социокультурных общностей, экономических атрибутов недостаточно для самосознания группы и благоприятных экономических условий недостаточно для сохранения общности.
В условиях дезинтеграции общества, когда система расколов, трещин и линий конфликта является многомерной, классификация общностей никак не может быть основана только на экономических индикаторах (собственность, доход, обладание товарами длительного пользования и т. д.). Кластеры отношений, соединяющих людей в группы, выражают именно социокультурные структуры. Однако произошедшие в обществоведении после краха СССР методологические сдвиги не приблизили к пониманию процессов дезинтеграции с их сильными синергическими эффектами. Социологи концентрируют свое внимание на социальной стратификации общества, которую характеризуют в основном экономическими индикаторами.
В 1996 г. социолог и культуролог Л.Г. Ионин сделал замечание, справедливое и сегодня: «Дело выглядит так, будто трансформирующееся российское общество в состоянии адекватно описать и понять себя при помощи стандартных учебников и стандартных социологических схем, разработанных на Западе в 1960-1970-е гг. для описания западного общества того времени…
И западное общество, и российское почти одновременно подошли к необходимости коренной когнитивной переориентации. На Западе она произошла или происходит. У нас же она совпала с разрушительными реформами и полным отказом от приобретенного ранее знания, а потому практически не состоялась. Мы упустили из виду процессы, происходящие в нашем собственном обществе и живем сейчас не своим знанием, а тридцати-сорокалетней давности идеологией западного модерна. Вместе с этой идеологией усваиваются и социологические теории, и методологии, тем более что они ложатся на заботливо приготовленную модернистским марксизмом духовную почву.
Теории, которые у нас ныне используются, описывают не то стремительно меняющееся общество, в котором мы живем сейчас. Переводимые и выпускаемые у нас ныне учебники социологии описывают не то общество, с которым имеет дело студент» [3].
Картина социальной стратификации российского общества, конечно, необходима как первое, грубое приближение, но она недостаточна, чтобы «понять себя». Выделение социальных слоев проводится прежде всего по уровням доходов, а это более узкое основание, чем даже выделение групп по отношению к собственности и разделению труда. Добавление к экономическим параметрам при стратификации
Разделение на богатых, средний класс и бедных можно уточнять, разделяя эти страты на более тонкие слои (например, на 10 групп по уровню доходов), но проблема дезинтеграции общества по культурным и, в частности, по ценностным основаниям не решается. Не выявляются при этом ни причины «исчезновения социальных акторов», ни корни аномии российского общества. Насколько недостаточна модель социальной стратификации, показывает бесплодность концепции среднего класса как главного субъекта истории нынешней России, в том числе как субъекта модернизации. Эта концепция как раз и была выведена из этой модели, которую обществоведение приняло за свою парадигму.
М.К. Горшков (директор Института социологии РАН) пишет в связи с доктриной модернизации (2010 г.): «Практически не происходит осознания устойчивых групповых интересов, основанных на политических, социальных, духовных, профессиональных и других идентичностях. Это препятствует формированию полноценного гражданского общества и утверждению характерных для обществ модерна социальных практик и институтов» [4].
Но это и означает, что никакого среднего класса как социокультурной общности в России пока что не существует и эта страта социальным актором не является.
Виднейший российско-американский социолог П. Сорокин, говоря об интеграции общностей, исходил именно из наличия общих ценностей, считая, что «движущей силой социального единства людей и социальных конфликтов являются факторы духовной жизни общества — моральное единство людей или разложение общей системы ценностей». Но нынешние социальные страты в России вовсе не интегрированы общими ценностями. Напротив, по ряду ценностей группы складываются по вертикальной оси, пронизывая все страты и соединяя их в «больное общество». Например, социологи отмечают: «тревожность и неуверенность в завтрашнем дне присущи представителям всех слоев и групп населения, хотя, конечно, у бедных и пожилых людей эти чувства проявляются чаще и острее». И таких «вертикальных связок» много, и они едва ли не сильнее, чем горизонтальные связи в социальных стратах. Можно сказать, что происходит вертикальное членение общества, а не слоистое.
Значит, общность как субъект процессов кризисного общества должна быть выделена с помощью как экономических, так и культурных индикаторов и критериев. Исходя из сказанного, в этом докладе постараемся учесть и экономические, и культурные изменения в состоянии общности рабочих.
Для нашей темы полезно данное Л.Г. Иониным описание процесса дезинтеграции российского общества, рассмотренного через призму социологии культуры. Он пишет: «Гибель советской моностилистической культуры привела к распаду формировавшегося десятилетиями образа мира, что не могло не повлечь за собой массовую дезориентацию, утрату идентификаций на индивидуальном и групповом уровне, а также на уровне общества в целом…
Болезненнее всего гибель советской культуры должна была сказаться на наиболее активной части общества, ориентированной на успех в рамках сложившихся институтов, т. е. на успех, сопровождающийся общественным признанием. Такого рода успешные биографии в любом обществе являют собой культурные образцы и служат средством культурной и социальной интеграции. И наоборот, разрушение таких биографий ведет к прогрессирующей дезинтеграции общества и массовой деидентификации.
Наименее страдают в этой ситуации либо индивиды с низким уровнем притязаний, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией. Авантюрист как социальный тип — фигура, характерная и для России настоящего времени» [5].