Порочные привычки мужа
Шрифт:
— Прости, — сказала Аурелия и крепко обняла Гревилла. — Мне жаль, что тебе выпало такое печальное детство, но я не жалею, что ты рассказал мне о нем.
Не почувствовав никакого отклика от застывшего Гревилла, она опустила руки и шагнула назад.
— Я больше не буду на тебя давить, ты из-за этого слишком сильно переживаешь. Если тебе нужно идти, иди, я не задерживаю тебя.
Казалось, что Гревилл колеблется. Потом он досадливо провел рукой по своим коротко остриженным волосам и сказал:
— Ты спустишься вниз к обеду?
— Нет, я попросила Эстер принести поднос
— Я думал, ты пойдешь на концерт Паганини.
— Я не очень хорошо себя чувствую.
— О-о. — Гревилл направился к двери и вдруг добавил: — А я-то собирался пойти с тобой.
Это прозвучало так робко, подумала Аурелия. Поразительно для такого человека, как он. Словно он окончательно растерялся, пережив совершенно незнакомые для себя чувства.
— Можешь пойти сам и извиниться за меня, — предложила она, закрепляя на скрученном узле сетку для волос. — Там будет Корнелия.
— Нет-нет… думаю, я тоже проведу спокойный вечер. — Гревилл положил руку на ручку двери и оглянулся на севшую у трюмо Аурелию. — Мне заглянуть к тебе перед сном?
— Сколько угодно, — легко отозвалась она. — Правда, я собиралась лечь пораньше, так что, может быть, уже буду спать.
— Что ж, я испытаю судьбу, — сухо произнес Гревилл и вышел.
Аурелия сидела перед трюмо и размышляла о том, что здесь только что произошло. Они затронули больные места, вплотную приблизились к неким эмоциональным границам, хотя Гревилл изо всех сил пытался этого избежать. И пока она не могла решить, хорошо это или плохо.
— Мне кажется, совсем не обязательно надевать официальный вечерний костюм ради этого события, Аурелия. — Гревилл, отряхивая шелковый рукав темно-серого сюртука, вошел в спальню Аурелии в пятницу, перед суаре у Лессингемов.
— Разумеется, не настолько официальный, как для «Олмака», — отозвалась она и повернулась к мужу, продолжая держать руку вытянутой — Эстер застегивала ряд крохотных пуговок на манжетах длинных пышных рукавов ее платья. — Этот вполне подойдет. Ты выглядишь очень модно.
И действительно, к хорошо сидевшему шелковому темно-серому сюртуку и облегающим трикотажным светло-серым панталонам Гревилла придраться было невозможно — разве только возмутиться, что мужественная мускулатура так откровенно подчеркивается покроем костюма.
— Могу я вернуть тебе комплимент? — одобрительно улыбаясь, спросил он.
Аурелия знала, что платье из старинного золотистого дамаста, завязанное на талии шнуром с кисточками, с вырезом, подчеркнутым простым воротником цвета золотистого янтаря, очень ей идет. Эстер не зря потратила несколько часов со щипцами для завивки, доводя до совершенства, копну белокурых кудряшек, обрамлявших ее лицо, и теперь Аурелия не без тщеславия считала, что выглядит наилучшим образом.
Впрочем, внешний вид никак не отражал ее внутреннего состояния. После вчерашней неудачной и бессмысленной дискуссии Гревилл вел себя так, словно они вообще не затрагивали этих сложных эмоциональных вопросов, и Аурелия понимала, что ей остается только одно — вести себя так же. Но невысказанное простиралось между ними как пустыня — во всяком случае, она ощущала это именно так.
— Не забудь веер. — Он взял изящный японский разрисованный веер и развернул пластины из слоновой кости.
— Конечно, нет. — Веер должен был служить им средством общения, в особенности, если среди гостей окажется дон Антонио Васкес. Роль Аурелии сегодня вечером заключалась в том, чтобы просто вовлечь его в разговор, пофлиртовать с ним, заставить по возможности раскрыться — по сути, стать наживкой, чтобы Гревилл мог начать действовать, когда решит, что настал подходящий момент. Аурелия выучила целый ряд движений веера для передачи основной информации — если ей покажется, что она для Гревилла важна.
Гревилл кивнул.
— Ну что, идем? — Он взял у Эстер вечернюю накидку и тщательно укутал плечи Аурелии. Протянув руки, чтобы застегнуть воротник накидки, он неожиданно наклонился и мазнул губами по шее жены — не то поцелуй, не то просто теплый шепот.
Как всегда, от прикосновения его губ по позвоночнику пробежал трепет предвкушения, а в животе все потеплело и сжалось. Аурелия поспешно отодвинулась и сунула веер в расшитый бисером ридикюль.
— Я готова, — улыбнувшись, произнесла она. Гревилл предложил ей руку, чуть шевельнув бровями, но ничего не сказал.
В карете Аурелия села в угол и сидела там, лениво поигрывая шнурком ридикюля, надетым на запястье. Гревилл устроился напротив, наблюдая за ней сквозь полузакрытые глаза. В окнах кареты мелькал зеленовато-желтый свет газовых уличных фонарей, заливая карету 2Ю неприятным, тошнотворным желтым сиянием.
— Ты волнуешься? — внезапно спросил Гревилл.
— Не особенно. — Аурелия подняла на него удивленный взгляд. — А должна?
— Нет. Ты достаточно хорошо натренирована для такого задания. Это должно быть так же просто, как игра с Фрэнни в лотерею.
— Заверяю тебя, это очень простая карточная игра, — едва заметно улыбнувшись, произнесла Аурелия. — Вряд ли мне кто-то предложит более сложную.
— Ну, сегодня вечером точно не предложат, Но ты показалась мне немного рассеянной, а я бы не хотел, чтобы ты отвлекалась. Если тебя что-то беспокоит, скажи прямо сейчас.
«Боже милостивый, — подумала Аурелия, — разве он может думать о чем-нибудь другом, кроме своего задания? Ему в голову даже мысль не приходит, что меня может расстраивать что-нибудь другое, кроме этих вечерних хитростей».
— Не волнуйся, меня ровным счетом ничего не беспокоит, — сказала она. — Да и с какой стати? Все, что я должна сделать, — это заставить его разговориться, а я успешно занимаюсь этим с тех пор, как начала делать высокие прически.
— Речь идет о совершенно определенном человеке и об определенной теме разговора.
Аурелия пожала плечами.
— Какая разница, Гревилл? Каждый разговор похож на любой другой и ведется примерно одинаково.
— В общем, да. И я все время буду держать тебя в поле зрения. — Он откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. — Покажи-ка мне еще раз, какое движение веером сообщит мне, что я должен подойти и присоединиться к тебе.