Порочный ангел
Шрифт:
— Скажите мне, генерал, — ломким голосом спросила Элеонора, — вы действительно боитесь за свою жизнь?
— Давайте лучше скажем иначе — я боюсь предательства.
— Вы имеете в виду шпионов?
— Да, и не без основания. Я начинаю думать, что в этой стране не существует понятий преданности, чести. Предательство, похоже, стало образом жизни. Но эта тема вряд ли вам интересна. Итак, вы недавно приехали в Никарагуа? Пожалуй, как и все мы. И как вам понравилось то, что вы успели посмотреть?
— Это красивая страна, и я думаю, я могла бы ее полюбить.
— Похоже, вы говорите искренне. Насколько я знаю, большинство женщин находят ее слишком жаркой, грязной, кишащей страшными зловещими созданиями.
От смеха зеленые глаза Элеоноры заискрились, ей понравилась его шутка.
— Какая неблагодарность с их стороны, после того как вы с таким трудом ее завоевали! Но я сама из Луизианы и люблю жаркий климат.
— Так я и подумал! Ваш голос и манера говорить напоминают мне девушку, которую я когда-то знал. Креолку из Нового Орлеана.
Его серые глаза потемнели от печального воспоминания. Может, и правда он любил когда-то девушку, умершую от лихорадки?
— Мне кажется, генерал, — нерешительно сказала она, — вы могли знать моего отца, доктора Этьена Виллара.
— Виллар? Доктор Виллар, который лечил больных в своем доме на Рю-Роял? Да, он был очень добр к молодому человеку, который только что приехал в ваш город.
— Товарищу и коллеге?
Уокер нахмурился.
— Тогда я воображал себя врачом. Потом понял, что совершенно ничего не могу сделать, чтобы спасти людей, которых люблю, от боли и от смерти. У меня на глазах мать умирала от ревматизма. Ни молитвы отца, ни мои ценные знания ее не спасли.
— Простите, — сказала Элеонора.
— Ваш отец тоже жалел меня. Он считал, что я даром трачу время, читая юридические книги и пописывая статейки для «Крещент», и был прав. Это почти такая же пустая трата времени, как и обучение богословию из уст моего отца.
Это прекрасно объясняло, почему он запрещает своим людям пьянствовать и развлекаться с женщинами.
— Вы столько им занимались, генерал; эти занятия, конечно, подготовили вас к нынешнему положению.
— Политика?
Элеонора улыбнулась.
— Вождя.
— Вы льстите мне, Элеонора. В последнее время и так было достаточно всего, чтобы удовлетворить тщеславие. Вы случайно не слышали о визите индейцев?
— Нет, не слышала.
— Они приходили недели четыре назад, делегация от индейцев тоакас и кукре из неисследованных районов к северу отсюда. Это примитивные люди, никогда не видевшие города, которые слышали древнюю легенду, по которой в Никарагуа приедет сероглазый человек и освободит их из-под власти испанцев. Они стояли возле дворца целых три дня, наблюдая за мной, а потом попросили аудиенции. Они решили, что я тот самый человек, которому предназначено претворить легенду в жизнь. В знак признательности они поднесли мне фрукты и овощи.
— Это, должно быть, очень…
— Смутило меня? Да, так оно и было.
— Я собиралась сказать — трогательно.
— И это тоже — должен признаться. Редактор «Эль Никарагуэн» написал об этом подробную статью, которая, на мой взгляд, из-за большого объема произвела меньший эффект. Однако то, что случилось, подтвердило мое собственное ощущение: я здесь нужен. Моя судьба, моя миссия — вот право, по которому я в Никарагуа.
Когда генерал закончил свою речь, Элеонора почувствовала, что кто-то стоит рядом, желая привлечь ее внимание. Она повернулась, и улыбка озарила ее лицо.
— Мейзи! Майор Кроуфорд! Как я рада увидеть знакомые лица!
Уильям Уокер ответил на поклон майора, но, похоже, был не слишком доволен оказаться представленным Мейзи. Он легко коснулся ее руки, потом повернулся к Элеоноре.
— Если вы меня извините, я оставлю вас с вашими друзьями, мадемуазель. Американский министр наконец появился, и все выстраиваются для представления.
— Да, конечно.
— Может быть, мы сможем вспомнить Новый Орлеан в другой раз.
Если бы она нашлась что-то ответить, то ответ полетел бы уже вдогонку — так быстро он ушел.
— Я думаю, — насмешливо сказала Мейзи, — дело не в министре Уиллере, а в красавице Нинье Марии, которая потребовала его к себе. Она сверлила твою спину взглядом все последние десять минут, дорогая Элеонора. О чем это вы говорили, что ты так его очаровала?
— Не смеши. Он только проявлял внимание к гостье.
— Ну да, конечно, извини, — игриво сказала Мейзи, — но почему-то меня он не удостоил такой чести.
Хотя Элеонора не осмелилась бы сказать, но подумала, что одной из причин было вульгарное красное платье Мейзи: буфы с накладными яркими розочками, осыпающими шелковое кружево тонкой работы и декольте, отделанное тем же кружевом в стиле, который в Новом Орлеане называли «потрогай здесь». Это был не тот туалет, который мог бы понравиться сыну протестантского священника.
Майор, осмотрев новую прическу Элеоноры, сказал:
— Вы прекрасно дополняете сегодняшнее собрание, Элеонора. Думаю, вам сказали, какой указ издал Уокер для своих офицеров насчет женщин?
— Ну, Невилл! — запротестовала Мейзи, раскрыв шелковый веер и принявшись обмахиваться им. — Это совсем не льстит нам обеим.
— Да, и тем не менее, — сказала Элеонора с некоторой бравадой, — я пришла сюда с полковником Фарреллом.
Мейзи уставилась на нее, ее глаза газели сузились.
— Фаррелл? Почему? Ты же ненавидишь его.
— У меня не было выбора. Жан-Поль…
— Жан-Поль хотел, чтобы его сестра заступилась за него перед генералом. Видите ли, он на гауптвахте, и я попытался убедить Элеонору, что Уокер не станет слушать, но ей хотелось что-то сделать для брата.
Услышав у себя за спиной ровный и тяжелый голос Гранта Фаррелла, Элеонора попыталась совладать с собой, почувствовав легкую панику, охватившую ее. Он вернулся не через ту дверь, через которую вышел. Его пальцы впились в ее руку, легкая угроза в голосе заставляла ее отчаянно стараться сохранить самообладание.