Порочный ангел
Шрифт:
Поднявшись, Элеонора налила дымящийся кофе в голубую чашку, добавила немного виски и несколько кусочков мексиканского сахара и протянула Луису.
Он поблагодарил ее, прибавив несколько милых слов так тихо, что это показалось скорее нежностью, чем слабостью. Рука, взявшая чашку, была крепкой, и, не пролив ни капли, он поднес ее к губам. Облегченно вздохнув, Элеонора расслабилась и, не обращая внимания на насмешку в уголках его губ, продолжала сидеть рядом.
— А мои бриджи? — спросил он, допив кофе. Сардоническая интонация в его голосе, как показалось Элеоноре, была скорее рассчитана на мужчин за ее спиной. Она протянула ему одежду, почувствовала, что краснеет,
Из еды в седельных сумках у них были расплющенные маисовые лепешки с завернутыми в них кусками жирной свинины, кукуруза, толченная с мясом и красным перцем, фрукты. Тяжелую пищу скрашивал десерт из апельсинов, растущих на деревьях вдоль дороги.
На кратком привале Луис сел, прижавшись спиной к дереву, вытянул ногу. Элеонора устроилась поблизости на бревне, очищая апельсин длинным охотничьим ножом и пытаясь отогнать мух, слетевшихся на запах. Нахмурившись, она наблюдала за братом. Ей не нравилась его молчаливость и задумчивость. Жан-Поль налил в чашку воды из фляга, притороченной к седлу, и пошел туда, где сидела Хуанита со связанными руками. Один из никарагуанцев шагнул ему навстречу и вырвал чашку из рук. Жан-Поль попробовал возмущаться, но это не помогло. Солдат вылил воду женщине на ноги, замочив ей лодыжки, и со смехом вернул чашку Жан-Полю, но глаза его при этом оставались холодными. Жан-Поль отошел в сторону, сел и уставился в пространство, не притронувшись ни к еде, ни к питью.
Элеонора посмотрела на Луиса. В его глазах, прежде чем он отвел взгляд, отразилась такая же непреклонность.
Она дочистила апельсин, разрезала его и протянула одну половину Луису. Воткнув нож в бревно, Элеонора тихо спросила:
— Кто эти люди?
— Мои друзья. Из моего полка.
— А как их зовут?
— Американца — Джаспер Куитмен, по прозвищу Слим. Человека со шрамом
— Курт. Его фамилию я не в силах произнести. Другие — Санчес, Молина и Гонзалес. Эти трое, я думаю, были знакомы с Хуанитой раньше.
— Однако я не понимаю причины, по которой они здесь…
— Вы хотите сказать, что не можете надеяться на этих людей? — спросил он, улыбнувшись. — Да, они здесь ради меня. И у них на то собственные причины. И я их не расспрашивал, когда они вызвались добровольно. Их судьба не должна вас волновать.
— Поскольку вы догадались, что меня беспокоит, сказанное вами — правда или лишь то, что, по вашему мнению, я хотела бы услышать?
— Не тревожьтесь из-за этих людей. Санчес, Молина и Гонзалес приверженцы демократии, а не Уокера и фалангистов. И поэтому они не видят ничего плохого в том, чтобы спасти пару невинных душ от расстрела, если я попросил их об этом. Что же касается других, иностранцев, опасность им нужна, как воздух. А слово «измена» для них пустой звук. В первую очередь они преданы самим себе, и уж потом всему остальному, включая и красную звезду Уильяма Уокера, но только до того момента, пока им это выгодно. Они считают, что эта звезда уже на закате, и их уход был делом времени.
— Вы действительно думаете, что она на закате? Он сощурился.
— И вы считаете, именно поэтому я пришел за вами?
— Нет, — ответила она, прямо посмотрев ему в глаза. — Мне кажется, я знаю, почему вы это сделали. Поскольку он не ответил, она продолжила:
— Чего я не знаю, так это куда мы направляемся.
— В горы, — сказал Луис, махнув рукой в сторону холмов на северо-востоке. — Спрячемся там. Вначале у меня были совсем другие планы. Я надеялся воспользоваться авторитетом командующего офицера в отсутствие Гранта и генерала, чтобы обеспечить ваше освобождение, взять вас под свою опеку. Тогда я мог бы держать вас под домашним арестом до их возвращения, когда мы смогли бы разобраться в ситуации. Но противник перехитрил меня. Охрану проинструктировали игнорировать мои приказы, касающиеся арестованных, в отличив от других приказов, подписанных генералом. Короче, пришлось применить силу.
— Вы, должно быть, предполагали, что придется ее применять, — сказала Элеонора, кивнув на мужчин в стороне.
— Я не мог быть абсолютно уверен, что дела пойдут так, как мне хотелось бы. Нинья Мария оказалась предусмотрительнее, чем я ожидал.
— Нинья Мария? Вы думаете, это она?
— А кто же еще? У нее есть доступ к официальным документам и прекрасная возможность научиться подделывать подпись генерала. Она завидует вашей популярности сразу у обоих мужчин и в прессе. Так что вы сделали себя прекрасным козлом отпущения.
— Что вы имеете в виду?
Он помолчал.
— Кто-то поставлял сведения легитимистам в Коста-Рике. Хуанита? Сама Нинья Мария? Не знаю. Поскольку информация ушла в Центральную Америку, кого-то необходимо было обвинить в преступлении. Почему бы не убить двух птичек одним камнем? Таким образом, они могли избавиться от вас и одновременно отвести подозрения от себя. А если вас убрать с пути, у Хуаниты мог появиться шанс восстановить свое прежнее положение в особняке, и саботаж демократического режима происходил бы, как и планировалось вначале… Окажись Уокер немного удачливее.
— Откуда вы все это знаете?
— Я только подозреваю. Возможно, однако, наша пленница представляет интерес для них. Зная это, мы можем вернуться» в Гранаду, и все станет, как прежде.
Станет ли? Элеоноре с трудом верилось в это, как и во все остальное.
— А как Нинья Мария собиралась объяснить Уокеру мою смерть и смерть Жан-Поля?
— Если бы вдруг Уокер вернулся, к показаниям Хуаниты добавились бы показания, которые у вас с братом вырвали бы под пытками.
Внезапно почувствовав слабость, Элеонора отвела взгляд.
— Похоже, я вам очень обязана и так благодарна, что не могу найти слов, чтобы выразить это. И даже не знаю, чем смогу отплатить…
Он оборвал ее недовольным жестом.
— Давайте не будем говорить о расплате. Я сделал это для самого себя. Разве я смог бы жить, если бы убили мою душу?
Глава 14
Под обжигающими лучами полуденного солнца они пересекли узкую полосу воды между озерами Манагуа и Никарагуа. Пустили лошадей вплавь, чтобы те немного остыли, решив, что лучше переправиться именно в этом месте, а не выше по течению. Вскоре дорога пошла на подъем. Буйная растительность низины осталась позади, потянулись песчаники, сосновые леса и высокие деревья.
Элеонора ехала, стиснув зубы, спина болела так, будто между лопатками торчал нож. А впереди виднелись фигуры всадников, словно танцующие в дрожащем нагретом воздухе. Удивительное зрелище нарушило монотонность последних нескольких часов — дерево, называемое «пламя леса» — высокое, вечнозеленое, темное, в огромных оранжевых цветах-раструбах, спрятанных между листьями, похожими на кожаные. Но и это великолепие ненадолго отвлекло от мысли о том, сколь многим пожертвовал Луис ради нее. Элеоноре хотелось так же верить Уокеру, как Луису. Но она не находила в себе этой веры. Душа ее металась от надежды к отчаянию, от радости, что жива и свободна, к печали.