Порочный выстрел 2. Vendetta
Шрифт:
Сердце панически сжимается, я буквально отталкиваю Хоггарта и делаю шаг к родной матери. Она медленно поворачивается ко мне… и я вскрикиваю. Боже, нет! На платье в области ее живота расползается огромное красное пятно… В нее попали! Попали в мою маму!
Глаза Виктории широко открыты, а губы пытаются схватить воздух…
– Мэри… – шепчет она, а в ее глазах такое отчаяние…
Умоляю, нет! Не может моя мама умереть! Не может! Мы же только познакомились!
Женщина падает в мои объятия, окровавливая моё белое платье. Я всхлипываю и бормочу, прижимая
– Все будет хорошо… Все будет хорошо…
Вокруг нас начинает собираться охрана отеля. Они прикрывают нас.
– Надо в больницу, Мэри! – говорит быстро Дориан и подхватывает мою маму на руки.
Он несет ее к машине. Я спешу, чтобы открыть дверь. Мужчина укладывает Викторию на заднее сиденье и подталкивает меня, чтобы я садилась с ней. Обегает машину и запрыгивает на сиденье водителя. Газует и поправляет зеркало заднего вида, чтобы видеть нас.
– Мэри, только не волнуйся, пожалуйста. Помни, что ты беременна, – очень собранно напоминает Дориан. – Вдыхай и выдыхай, хорошо?
– Дориан, прошу… поезжай быстрее, – игнорирую просьбу мужчины, потому что вижу, что глаза мамы слишком туманны. Вот-вот закроются… И что, если в последний раз??
– Мы спасем твою маму, обещаю, – уверенно говорит мужчина. – А теперь прижми ладонь к ее животу, чтобы немного остановить кровотечение, – я слушаюсь его. Слезы текут, когда я вкладываю ладонь в лужу крови. – Виктория, вы слышите нас? Не проваливайтесь в темноту, разговаривайте с нами.
– Слышу, Дориан… – вяло отвечает женщина. – Р-рада знакомству… – она даже пытается улыбнуться.
– Взаимно, Виктория, – коротко отвечает англичанин, сосредоточенный на дороге.
– Мама! – называю ее так раньше, чем понимаю это. Само вырывается. – Не трать силы! И не волнуйся, врачи помогут тебе.
Ее взгляд мягко скользит моим лицом, она кладет ладонь поверх моей, растягивая морщины в еще одной улыбке. Не слушается меня…
– Так приятно слышать это…
– Что слышать? – не сразу понимаю я.
– «Мама»… – оу… – Никто так меня никогда не называл…
Значит, у Виктории нет других детей. Как и у меня нет другой мамы… Черт, нет! Я не могу потерять ее!
– Обещай мне бороться, мама, обещай! – всхлипываю, прижимая ладонь к ране сильнее. – Один человек как-то сказала мне… – сама не понимаю почему повторяю слова Марка. – …что конец – это пуля в сердце, а со всем остальным можно бороться… Можно, мама, слышишь?!
Голос срывается на последних словах. Улавливаю взгляд Дориана в зеркале заднего вида. Он сужает глаза так, словно знает, кому принадлежат эти слова. Сжимает губы и молчит. Кажется, что он не только это знает…
– Ради тебя, я буду бороться, моя девочка… – отвечает Виктория, ее ресницы дрожат, а по щеке катится одинокая слеза.
– Тебе больно? Очень больно? – спрашиваю, чтобы она только разговаривала со мной.
– Терпимо, – она болезненно улыбается.
– Дориан, долго еще?? – нервно спрашиваю.
– Три минуты, – четко отвечает мужчина.
– Кто же это сделал… Кто? – качаю головой. – Зачем кому-то убивать ее?!
– Целились
– Тогда в кого??!
– Разберемся с этим позже, Мэри, – уходит от ответа мужчина. – Приехали.
Мы останавливаемся возле больницы. Я немного удивлена, что мы сюда приехали. Все же это огнестрельное ранение… Будут вопросы… Но я забываю, что у власти теперь Эскобар. Выходим из машины, Дориан поднимает маму на руки и несет в больницу, я всюду открываю им дверь. Когда нас видят на входе, то врачи и медсестры сразу начинают бежать на встречу.
– В нее стреляли, – говорит мужчина, когда женщину укладывают на больничную кушетку.
– Сколько времени прошло? – спрашивает кто-то из врачей.
– Пятнадцать минут, – отвечает Дориан.
На маму надевают кислородную маску и везут в реанимацию. Мы спешим за толпой медработников.
– Пожалуйста, помогите ей, умоляю! – обращаюсь к ним, размазывая тушь слезами.
Викторию завозят в реанимацию, а перед нашими носами закрывают двери. В реанимацию нас не пустят. Я начинаю рыдать, обессиленная от горя. В тумане этих событий, я оказываюсь в крепких объятиях Хоггарта. Он буквально накрывает меня, прижимая к своей груди. А мой нос только туда и достает. Я размазываю слезы и сопли по его черной рубашке, но ему плевать. Успокаивающе гладит мои волосы, пытаясь пробиться сквозь пелену моих страданий.
– Дориан, я только познакомилась с ней… Я… столько всего хотела спросить… Я… – впиваюсь пальцами в его рубашку на спине. – …это моя мама… моя… я всю жизнь мечтала, чтобы она была рядом… а теперь она…
Договорить я не смогла. Словно голос пропал, а сердце оборвалось.
– Мэри-Мэри! – он резко оторвал меня от груди и схватил за щеки. – Посмотри на меня, давай! – даже струхнул мягко. Я открываю широко заплаканные глаза. – Все будет хорошо, ты веришь мне? Это не смертельная рана. Времени прошло мало. Уверен, мы успели. Хорошо, слышишь меня?
Молчу. Ощущение, будто сердце перезаряжается.
– Верю… – шепчу безжизненным голосом.
– А теперь послушай меня внимательно, – он поглаживает мою щеку. – Ты маме уже ничем не поможешь. Сейчас ты должна помочь своему ребенку. Она все чувствует, да? Стресс влияет на него, ты знаешь это? – прижимается лбом ко мне. Слезы застывают на щеках. – Ты должна успокоиться… я знаю, что это трудно. Но не думай о маме. О ней думают врачи. Ты должна думать о ребенке. Сейчас, договорились? Больше не слезинки, пообещай.
Комок в горле появляется… Он прав, мне нельзя. Чувствую себя виноватой. Я забываю о ребенке… Но не только поэтому я чувствую вину…
– Дориан, это я виновата, что…
– Мэри, нет…
– Послушай, это я… потому что папа говорил, что на улице опасно. Он не отпускал маму, а я настояла на прогулке… – слезы все равно скапливаются, но я вытираю их раньше, чем они начинают катиться.
– Ты не знала, что так будет. Никто не знал, – уверяет мужчина, останавливая крепкими и теплыми ладонями дрожь моего тела. – Я… возможно, тоже виноват.