Порог чувствительности

Степановская Ирина

Однажды Женька всё-таки принёс Сучонке мясо из беляша. Сам съел только тесто, а мясо завернул в носовой платок. В виварии достал свёрток из кармана, развернул и разделил пальцами на небольшие кусочки. Сучонка проглотила и не поняла, что это было, но судя по восторженному выражению её морды, нужно было приносить ещё. И Женька стал приносить.

Потом настал день, когда Женька снял швы с кожи живота Сучонки и собирался назавтра снять повязку. Но в этот день с утра Самсонов сказал, что в кинотеатре рядом с общагой, в который они ходили чаще всего, вечером будет идти новая комедия с Пьером Ришаром, и все сказали, что надо сходить

посмотреть, и Мила тоже это сказала, так что Женька после занятий скорей побежал в общежитие, чтобы погладить не новую, но чистую рубашку, и в виварий не пошёл. Подумал, что ничего не случится, если повязка побудет ещё немного.

А когда пришёл на следующий день, забежал в перерыв между лекциями, увидел, что клетка Сучонки пуста.

– Где собака? – спросил он у дежурившей в это день тётки.

– Так студенты забрали. Свежих-то собак на операцию больше пока нет. А твоя поправилась.

– А на какую операцию? – Женя почувствовал такое раскаяние, что не пришёл вчера к Сучонке, как будто это он был виноват, что её забрали.

– В журнале посмотрю… – Тётка вытерла о халат замасленные пальцы, Женька увидел на её столе половину откусанного беляша из буфета и чуть не заплакал оттого, что вспомнил, как любила Сучонка мясо из начинки.

– Кафедра оперативной хирургии. Операция «экстирпация матки». Преподаватель Тихомирова.

– Это по теме «карманы малого таза», – машинально сказал Женя. – Но мы на трупе это занятие отрабатывали…

– На мёртвом изучать не так, как на живом, легче, – посмотрела на него тётка. – На живом-то всё елозит, из рук валится. Всё, как в жизни. Скользкие твари-то, люди живые…

Женя стоял и не знал, что ему делать. Что сейчас с его Сучонкой?

– Ты иди себе, молодой человек, твоя смена кончилась, – посмотрела на него тётка. – Девчонка какая-то собаку унесла, она и принесёт. Она и ухаживать будет. Наверное.

– А можно посмотреть, кто расписывался в журнале?

– Ты из милиции никак? – Прищурилась тётка. – Иди смотри.

Женька подошёл, отыскал последнюю запись, долго вглядывался в каракули, пока не разобрал фамилию. Собаку, оказывается, забрала Танька Веденёва с другого потока. Та самая, которая приходила к ним в комнату за сигаретами. «Гинекологом, что ли, она хочет быть? – Женька думал о ней чуть не с ненавистью. – Сначала с парнями бы со своими разобралась, а потом бы уж и матку удалять лезла…»

Таньку он встретил в коридоре, когда она несла Сучонку назад.

– Ты осторожнее неси, чего скачешь-то, как коза! – заорал он, когда увидел, как Танька несётся с собакой. Будто на поезд опаздывает.

– Яковлев, я должна ещё поесть или нет? Скоро уже перерыв закончится, а я жрать хочу, будто вообще никогда не ела. Операции так выматывают, блин! Я у этой суки еле-еле матку отыскала. Она вообще, как ребёнок, эта сучонка. У неё матка не развита, я прямо задолбалась, пока её выделяла. Маленькая такая, как червячок. Из пальцев прямо выпрыгивает. Да ещё перчатки скользят, блин… Еле-еле удалила.

– Давай мне собаку, – сказал Женька. – Иди, сама жри.

– Ой, спасибо, Яковлев, ты настоящий друг! – Танька скинула ему на руки Сучонку, одёрнула на себе коротенький халатик и убежала. Женька взял знакомый комок в простыне и осторожно откинул край ткани, как одеяло у новорождённого. Сучонка приходила в себя. Вот она открыла глаза, неловко вывалила дрожащий язык и увидела Женьку.

– Ну всё, всё… – сказал он. – Теперь домой… – Сучонка задрожала от волнения, и ему показалось, что она хотела его лизнуть. – Вот этого не надо, – сказал он. – Давай без этих нежностей, – но сам был до смерти рад, что Сучонка вернулась.

Больше он в виварии Таньку не видел, но сам снова стал приходить к Сучонке и делать ей перевязки.

И наступили для той счастливые дни. Ей было больно, но каждый день приходил этот молодой и сильный человек, брал её на руки, клал на простыню, а не на голый оцинкованный стол, на котором так холодно и страшно было лежать. Он что-то делал ей там, отчего она визжала, но зато он же её и гладил, и давал ей есть. Впрочем, есть ей теперь давали помногу. Желудок у неё зажил, в кашу добавляли немного жира и косточки, и она их с удовольствием грызла. А тётка в тёмном халате иногда одевалась и выводила её гулять. Но гулять Сучонка не любила. Она волновалась, когда выходила из вивария. С одной стороны, ей было понятно, что если она сорвётся с верёвки и убежит, то, скорее всего, ей больше не будет больно, но будет холодно и не будет приходить этот хороший человек. По вечерам она не будет слышать кряхтения старика, и непонятно, кто будет давать ей кашу… А здесь вокруг неё живут и другие собаки, и их тоже куда-то уносят и приносят окровавленных и с противными белыми перевязками, но она защищена своей клеткой и на неё они не могут напасть. И значит, так надо, и это и есть жизнь, и она должна просто терпеть. Поэтому Сучонка тряслась и жалась к ногам чернявой тётки, которая, когда выводила её, зачем-то красила рот яркой краской. А та её ругала за то, что Сучонка не хотела гулять, а свои дела делала сразу на солому, разбросанную вблизи вивария и норовила скорее шмыгнуть назад, в знакомую дверь.

Заканчивалась осень, приближалась зима, а вместе с ней и сессия, после которой часто претворялась в жизнь студенческая поговорка: «Топочку сдал – можешь жениться». «Топочкой» как раз и называли кафедру оперативной хирургии и топографической анатомии. Имелось в виду, что «топочка» была ужасно трудным экзаменом. Женька заходил к Сучонке всё реже – нужно было сдавать зачёты. Геннадий Тихонович по-прежнему менял рубашки, Самсонов балагурил, Мила была всё так же мила, молчалива, воздушна. Жизнь шла.

Но вот в какой-то из дней, когда учебный цикл уже походил к концу, Гена сказал:

– По независящим от нас обстоятельствам в связи с сокращением учебного плана, завтра мы с вами объединяем две темы. Остались две серьёзные операции: проработка кишечных анастомозов, что бывает очень важно на практике, и удаление желчного пузыря. Работать будем сразу двумя бригадами. Куценко и Рогова прооперируют кишечную непроходимость с наложением анастомоза конец в конец, а Яковлев и Кочеткова будут работать на желчном пузыре.

– А оперировать будем на трупе или на живом? – спросила Наташа Рогова. А у Женьки от тяжёлого предчувствия заныло сердце.

– Придётся взять собаку, – сказал Гена. – Свежего трупа, на котором можно было бы оперировать, нет, а собака в виварии есть. Темы очень важные, отказаться от них мы не можем.

– Можно я не буду оперировать? – сказал Женя.

– Почему, Яковлев? – удивился Геннадий. – Я нарочно тебя поставил, потому что ты человек уже умелый, сделаешь всё быстро. Две операции в одно занятие – тянуться некогда. К тому же мне уже давно хочется поставить тебе отличную оценку…