Порог (сборник)
Шрифт:
По крайней мере, они верили в справедливость этих идей и считали, что уроки свои знают назубок, что никто и ничто не заставит их сбиться, засомневаться, что ни один из них, ни при каких провокациях, не станет прибегать к насилию. Они были в этом уверены и этим были сильны.
— На этот раз нам придется нелегко, — говорила им Вера перед отправкой делегации в Столицу. — Вы ведь понимаете это?
Они кивали, улыбались, подбадривали ее. Ну разумеется, будет нелегко. Ради легких побед и стараться не стоит.
Переходя с фермы на ферму на юго-западной окраине Шанти, Лев приглашал людей на большое собрание и отвечал на их вопросы о Вере и остальных заложниках.
— Да, они могут это сделать, могут сделать и кое-что похуже, чем взять нескольких заложников. Нам не стоит надеяться, что они так вот просто согласятся с нашими доводами, тем более когда мы выразили свое несогласие с Советом. Теперь нам предстоит серьезная борьба.
— Но они вооружены… у них ножи… и еще у них есть… знаешь, где секут кнутом, — прошептала испуганно одна из женщин. — Они там своих воров наказывают и… — Она не договорила. Все остальные стыдливо прятали глаза и выглядели весьма смущенными.
— Они попались в ловушку того самого насилия, которое применили к ним, заставив оказаться здесь, — сказал Лев. — А мы в эту ловушку не попадемся. Если будем твердо держаться своих убеждений, если будем едины, если будем все вместе. Тогда они увидят нашу силу; увидят, что мы сильнее их. Вот тогда они и начнут к нам прислушиваться. И сами поймут, что такое настоящая свобода. — Его оживленное лицо и звонкий голос внушали такое доверие, он говорил настолько простые, ясные и правдивые вещи, что крестьяне тоже начали смелее смотреть вперед и грядущая конфронтация со Столицей представлялась им уже не такой ужасной. Два брата, получившие свои имена еще во время Долгого Марша, Лион и Памплона, особенно воодушевились; Памплона, отличавшийся особенным простодушием, все утро следовал за Львом по пятам с фермы на ферму, чтобы еще разок послушать его рассказы о планах сопротивления Столице.
После полудня Лев работал вместе с отцом и тремя соседскими семьями на рисовом поле; последний урожай уже созрел, и его нужно было убрать во что бы то ни стало. Потом отец отправился ужинать к приятелям, а Лев — к Южному Ветру. Она давно уже вернулась от матери в свой маленький домик на западной окраине города, который они с Тиммо построили после свадьбы. Домик стоял очень уединенно среди полей, однако до ближайшей группы домов от него было не так далеко. Лев, Андре или Италиа, жена Мартина, а то и все трое вместе, частенько заходили туда поужинать, принося с собой что-нибудь из еды.
Лев и Южный Ветер поели вместе, сидя на крылечке и любуясь теплым золотым осенним вечером, а потом вместе пошли к Дому Собраний, где уже собралось сотни две-три шантийцев, и с каждой минутой люди все подходили и подходили.
Каждый знал, зачем он здесь: чтобы подтвердить другим свою общность с ними и решить, что им следует делать дальше. Настроение у собравшихся было праздничным и несколько возбужденным. Люди по очереди поднимались на крыльцо и выступали, но мысль звучала примерно одна и та же: «Мы сдаваться не собираемся и не позволим расправиться с заложниками!» Когда наконец заговорил Лев, его приветствовали радостными криками: это был внук великого Шульца, возглавившего Долгий Марш, исследователь дикого края и, наконец, просто всеобщий любимец. Однако радостные крики вдруг смолкли; в толпе, теперь насчитывавшей более тысячи людей, возникло замешательство. Спустилась тьма, а электрические лампы на Доме Собраний, питавшиеся от городского генератора, светили так слабо, что с крыльца не было видно, что происходит на фланге. Приземистый, массивный черный предмет, казалось, самостоятельно продвигался сквозь толпу, но, когда он приблизился, стало ясно, что это отряд охранников из Столицы, построенных очень тесно и движущихся, как монолит. Из «монолита» время от времени вылетало рычание: «Собрания… приказ… угроза» — иных слов было не разобрать, они тонули в шуме толпы, ибо потрясенные шантийцы начали тут же задавать друг другу вопросы. Лев, стоявший прямо под фонарем, призвал собравшихся к порядку, люди притихли, и стал слышен громкий голос, монотонно повторявший:
— Массовые митинги запрещены. Все должны немедленно разойтись. Собрания политического характера запрещены по приказу Верховного Совета под угрозой тюремного заключения и последующего сурового наказания. Немедленно разойдитесь! Ступайте по домам!
— Никуда мы не пойдем! — слышались выкрики в толпе. — С какой стати? Какое они имеют право?
— Немедленно разойдитесь по домам!
— А ну тихо! — рявкнул Андре таким басом, какого от него никто не ожидал. Тут же воцарилась тишина, и он, как всегда невнятно, буркнул Льву:
— Ну теперь давай, говори.
— Представители Столицы имеют полное право высказаться на нашем собрании, — сказал Лев громко и ясно. — И быть выслушанными. И, только выслушав их, мы можем с чем-то не согласиться, однако всегда должны помнить о своем решении никому не угрожать ни словом, ни делом. Мы не станем проявлять ни гнева, ни злобы по отношению к людям, которые пришли сюда. Им мы тоже предлагаем лишь дружбу и любовь к истине!
Он посмотрел на охранников, и офицер по-прежнему монотонно поспешил повторить приказание разойтись. Ответом на его слова была полная тишина. Тишина тяжело повисла над собравшимися. Никто более не сказал ни слова. Никто не пошевелился.
— Ну хватит, довольно! — нарочито громко рявкнул офицер. — Пошевеливайтесь! Все по домам! Живее!
Лев и Андре переглянулись, скрестили руки на груди и… уселись. Упорный, стоявший с ними рядом, тоже сел; сели и Южный Ветер, Илия, Сэм, Сокровище и остальные. Люди внизу тоже начали садиться. В желтоватых полосах света мелькали темные тени; черные фигуры людей как бы складывались пополам с легким шорохом; порой кое-где слышался шепоток или детский смех. Буквально через полминуты все шантийцы уже сидели. Никто из них не остался стоять — стояли только охранники, двадцать тесно прижавшихся друг к другу человек.
— Я вас предупреждал! — выкрикнул офицер, и голос его звучал одновременно обвиняюще и растерянно. Он явно не знал, как ему быть с этими людьми, молча сидевшими на земле и смотревшими на него с миролюбивым любопытством — точно дети на кукольном спектакле, где сам он выступает в роли марионетки. — Сейчас же встать и разойтись! Иначе я приступаю к арестам!
Никто не сказал ни слова в ответ.
— Ну хорошо. Арестовать трид… двадцать человек, что сидят в первых рядах! Встать! Эй вы, встать, кому говорят!
Те, к кому он обращался непосредственно, а также те, кого тронули за плечо охранники, встали и стояли спокойно.
— А можно, моя жена тоже пойдет со мной? — шепотом спросил охранника какой-то мужчина — словно боясь нарушить великое глубокое спокойствие толпы.
— И чтобы больше никаких митингов! Приказ Совета! — Офицер выругался и повел свой отряд прочь. Охранники гнали перед собой примерно двадцать пять жителей Шанти. Тьма тут же поглотила людей, ибо была непроницаема для слабого света электрических фонариков.