Порох и соль
Шрифт:
– Лисс, отваливаем. – Хорне сморщился от боли, ставшей сильнее. Нога подрагивала. – Роди!
Боцман, появившийся незаметно, отлепился от перегородки. Рыжие бакенбарды даже в полутьме трюма полыхали огнем, ручищи-окорока поблескивали бляшками кожаных браслетов-наручей – каждая за одну забранную жизнь. Квартердек-баса у Хорне не было, не по чину держать на флейкке мастера абордажа. Ему хватало боцмана Роди. Сейчас Хорне задумался про это, как про свою ошибку. Не стоит ли увеличить бойцов, а? Ладно…
– Готовься. Нас станут искать. Золото таможенникам
Над головой застучали сапоги. Лисс не кричала, ее слушались всегда. Рорк, перестав улыбаться, виновато глянул на Хорне. Тот кивнул, хваля гиганта, поступившего правильно. Чертов Юг, как же Хорне его не любил… Отойти стоило как можно быстрее.
Матрос радостно оскалился в ответ и загрохотал по трапу наверх.
– Мы отправляемся домой. – шкипер снял камзол, накинул на мар-витт. – До Абиссы не пойдем, но вы все равно доберетесь туда, если появится желание.
Та кивнула. И ничего не сказала. Ее именем Хорне не интересовался, глупая задумка была бы – узнать имя морской ведьмы. Захочет, так скажет, как ее называть. Северяне не совались в душу мар-витт, чересчур уж те темны. А в ее, души, наличие северяне верили, даже если речь о морских ведьмах или колдунах. И плевать Хорне хотел на мнение церкви Мученика и ее клириков, набирающее силу даже в Стреендаме.
Сон оказался теплым и золотым. Любимым, хотя вряд ли Хорне, проснувшись, сознался бы.
Ласковое золотое тепло песка, нагретого утренним солнцем. Прозрачная у берега лазурь бухточки. Дремлющий в глубине «Морж». Переливающиеся синие перья ее любимого папагала, всегда сидевшего на блестящем и таком красивом плече. Птица никогда не оставляла следов на смуглой тонкой коже. Садилась бережно и ласково, не выпуская агато-черных ятаганов когтей.
Прогревшаяся вода ласкала ее щиколотки. Крепкие и сильные, как и все ноги полностью. Созданные врастать в скачущую и скрипящую палубу, танцевать смертельную пляску-рубку с абордажными тесаками и крепко сжимать ими же, сладкими от жаркого пота, выбранного ею самой мужчину.
Ветер лениво играл длинными листьями пальм и ее непослушными черными кудрями. Ветер пах чертовыми апельсинами и их любовью, стекающей и высыхающей на гладких ласковых бедрах. Ветер…
Хорне стиснул зубы, стараясь не застонать. Ночью нога болела сильнее. Под утро порой просто сходил с ума от раскаленных крючков, рвущих икру и голень. Темный смоляной ром стекал на сорочку, катясь по давно небритому подбородку и похудевшей груди.
И почти не помогал.
Хорне выругался, нащупывая трость. Как и всегда, пальцы соскользнули с набалдашника, заставив ту стукнуть где-то внизу. Теперь ищи специально сделанный конец с перекладиной. Где он, блоддер раздери… А, нащупал.
Шкипер подтянулся, садясь и бережно подтягивая ногу к краю матраца. С маргейстом ошибаться было нельзя, а проклятый живой утопленник распахал мускулы, добрался до кости. Свалк, вечно пьяный и жуть какой талантливый, не дал умереть. И даже не отпилил ногу, лишь удалил черно-пурпурные лохмотья загнившего мяса, прижег и сшил заново… Пока Хайнрих Хорне грыз толстую кожу плетки, забранной у боцмана, седой и благоухающий ромом лекарь колдовал над его плотью. Наколдовал…
Сможет ли он нормально ходить? Хорне не хотел думать об этом. Не сейчас.
Он накинул кафтан, ночью стало чуть зябко. Юг или нет, ночи не всегда жаркие. Ткань пахла девчонкой. Все морские ведьмы пахли чуть иначе обычных девок… И не объяснишь, как и чем. Мускус, соль, медь проливаемой крови.
Так… так… так… Хорне старался не шуметь лишний раз, опирался на трость тихо, едва наваливаясь телом. Уставший человек спит крепко, да, но в море сон чуток. Пусть команда отдыхает. Второй кубрик как раз под его каютой. Трость опускалась медленно, стараясь не стучать сильнее необходимого.
Хорне не прошел и десяти шагов. Дверь каюты Лисс алела тонкими лучиками через замочную скважину и щели. Дверь выглядела незакрытой. Шкипер остановился, прислушался, втянул воздух. Дьяволова дочь, чем она занимается? Камзол пропах ей, ну да…
Из каюты тянуло той самой сладостью, знакомой каждому моряку, ходившему не у своих берегов. Кровь не перепутаешь ни с чем другим. Мар-витт творят колдовство на крови и морской соли, это знает каждый северянин. Это честно. Только вот он, шкипер флейкка «Марион», разрешения ей не давал. И не просил ни о чем. Хорне толкнул низкую дверку. Страшно? Да.
Мар-витт умели многое. И не любили чужих глаз. Даже будучи на чужих судах.
Свечи трещали, горя алым. Крови оказалось не очень много. Да и откуда ей взяться, если гвоздь из обшивки вскрывал лишь собственные вены ведьмы. Символы, уже затухавшие на стене, мерцали багровым. Хорне знал их. Видел. Помнил. Мар-витт собственной жизнью писала защиту его кораблю.
Темный глаз смотрел устало и с вызовом. Смотрел через плечо, блестя сквозь спутанные волосы, мокро лежавших на потных лопатках. Хорне кашлянул, стараясь не смотреть на смуглую плоскую задницу и спину. Позвонки можно пересчитать даже не присматриваясь. Ямочки на пояснице, мягко выпирающий холмик между ними, узкие бедра, выпуклые икры, плавно перетекавшие в тонкие, ладонью сломать, лодыжки и ступни с длинными пальцами.
Медь крови уже уступала густому мускусу. Хорне сглотнул. Горло пересохло как после попойки. Она чуть повернулась и оба темных глаза смотрели не отрываясь, затягивали внутрь бездны, прячущейся в них. Мар-витт легко управляли желаемым ими. Мужчина или женщина, какая разница? Ритуалы будоражат сильнее чего-либо другого, кровь бурлит и просит потушить ее.
Молодым Хорне повстречал ведьму, только закончившую колдовство. Домой он вернулся через две недели, жена, все понимая, ушла. Детей у них не случилось и он не особо горевал. Хотя и любил ее… по-своему. Но ее не помнил. А мар-витт вспоминал до мелочей, до узкой полоски волос подмышек, до следов материнства на плоском животе, стоило лишь закрыть глаза.