Пороки и их поклонники
Шрифт:
– Вот именно. Помнишь, у тебя приятель служил в налоговой полиции?
– Зачем нам приятель?
– Чтобы посмотреть, нет ли у налоговиков чего-нибудь на этот “Путь к радости”.
– Сам могу посмотреть, – пробормотал Расул. – Чего занятых людей просто так беспокоить! У меня коды доступа есть, я же не вчера родился… Ты уже влез куда-нибудь?
Архипов посмотрел на монитор:
– Пока только во внутреннюю переписку.
– Значит, ты смотришь документы, а я счета и налоги. Только мы все равно не успеем. Ты понимаешь?
– Понимаю, –
– Не поедешь?
– Нет.
Расул немного подумал.
– Логично, – вымолвил он через некоторое время. – Пока никакие документы не подписаны, они ее беречь будут. Логично.
Владимир Петрович очень сомневался, что они станут ее беречь, зато не сомневался, что она останется жива. А это уже немало.
– Если я не приеду, они заставят ее мне позвонить, чтобы узнать, что случилось. Я скажу, что у меня сломалась машина или разболелись зубы…
– Лучше машина, – посоветовал Расул.
– …и договорюсь на завтра. До завтра успеем?
– Успеем. Они помолчали.
– Ты должен поехать, – вдруг заявил Расул, и Архипов посмотрел на него, – на моей машине. Твою они видели, мою нет. Ты поезжай и посмотри. Просто так. Кто привезет, на чем привезет. Куда повезет, когда не дождется. Кто с ней будет. Вряд ли ее одну отпустят. Я бы сам поехал, но я лучше в базах покопаюсь. У меня быстрей получится.
– Это точно.
Расул неторопливо поднялся и посмотрел на безупречные складки – не замялись ли. Со складками все было в порядке.
– Тогда я пошел, – сказал он. – Как это называется? “Путь к радости”?
– Точно. Вон, на карточке электронный адрес и телефон.
– Не нужен мне никакой адрес, – заявил Магомедов с невыносимым высокомерием. – Я тебе не студент третьего курса!
Примерно с полчетвертого Архипов сидел в засаде.
Место для засады – магомедовская “Мицубиси” – было идеальным. Стекла тонированные, вид устрашающий, просто так никто не подойдет.
Пару раз Архипов объехал вокруг входа-выхода метро – заплеванный пятачок, полный окурков, пакетов, бумажек, бабок в плащах с ведрами и мешками, наполненными семечками, пирогами с капустой, или дамскими кофточками на любой вкус. Еще стояли дядьки с тележками – “свежая пресса” и тетки с цветами – “купите букетик”.
Народу было не слишком много – вечерний час пик не наступил, а утренний давно прошел. Зев перехода время от времени выпускал жидкие струйки пассажиров, которые распахивали зонты и растекались к автобусам. Из-за дождя казалось, что наступила осень, которую Архипов ненавидел.
До осени еще далеко, попытался он себя утешить. Почти три месяца, вон сколько. Все еще впереди – хорошая погода, жара, солнце, горячий асфальт, радость жизни.
Ничего не получалось.
Лизавета дождь накликала, черт бы ее…
Архипов пристроился за каким-то автобусом так, что машину-крокодила
Жаль, если автобус уедет.
Впрочем, уедет или нет, а разобрать снаружи, кто сидит в машине, нельзя. Он специально проверил это перед офисом, усадив в нее Макса Хрусталева. Макс от обилия дорогих иностранных машин, в которых ему за последнее время удалось посидеть или даже поездить, впал в некоторый столбняк, как и предрекал Владимир Петрович еще тогда, когда Макс не получил должной медицинской помощи, порезавши руку о нож.
Небо в тонированных стеклах машины казалось таким же свинцовым и грязным, как асфальт. Владимир Петрович вздохнул и от нечего делать понажимал на кнопки незнакомого приемника, а потом пересмотрел изрядную стопку компакт-дисков.
Тяжелого рока не было. Только джаз и этническая музыка.
Джаз Архипов не любил. Этническую музыку, как бы это сказать помягче, не понимал.
Надо было прихватить с собой Тинто Брасса. Ждать и маяться вдвоем не так трудно.
В спине крутилось веретенце. Архипов время от времени терся позвоночником о подушку и даже не понимал толком, помогает это ему или нет. Похоже, не помогало.
Прямо перед капотом прошлепала девчонка в длинном прозрачном плаще. Под плащом – джинсы, свитерок и портфель. Она была похожа на Марию Викторовну Тюрину в их первую встречу.
Архипов проводил ее глазами.
Пробежала грязная собака с обрывком веревки на шее. Архипов отвернулся и засвистел в такт приемнику. Он не мог видеть бездомных собак.
Сзади подрулила старая машина, именуемая в народе “копейкой”, неопределенного от старости цвета, из нее вылезло носатое лицо, ясное дело, “кавказской национальности”, и стало шустро таскать в салон какие-то ящики.
Что там у Расула? Добыл чего-нибудь?
Сам Владимир Петрович “добыл” имя Добромира и получил некоторое представление о структуре “Пути к радости”.
Имя Добромира его изрядно повеселило.
Анатолий Петрович Безсмертный, вот как его звали.
До превращения в родного брата Иисуса Анатолий Петрович имел украинскую национальность и многозначительную фамилию, которая так и писалась – через букву “з”.
Анатолий Петрович был, так сказать, фюрером этой маленькой партии. Герингом и Гиммлером, соответственно, числились Инга Евгеньевна Ставская и Сергей Борисович Ослов.
Последняя фамилия тоже Архипова порадовала. Он чувствовал свое неоспоримое, так сказать, априорное превосходство над человеком с такой фамилией.
Инга Евгеньевна занималась финансами. Сергей Борисович – идеологией.
Предположение о том, что Добромир – это всего лишь некая особь, сама верящая в то, что говорит и пишет, – оказалось неверным. Добромир, Безсмертный Анатолий Петрович, являлся вполне ловким бизнесменом, хотя из того, что Архипов успел раскопать, трудно было определить, кто из троицы придумал всю комбинацию с созданием “Пути к радости”. Вполне возможно, что Гиммлер с Герингом.