Пороки и их поклонники
Шрифт:
Маша что было сил отпихнула Архипова от себя.
– Ну да, – сказал он терпеливо, – вместе со всей обстановкой, естественно. Взамен Гаврила Романович получил дом под Вилюйском. Сто пятьдесят верст от человеческого жилья. Население – полтора десятка бывших зэков. Доставят его туда под личным присмотром Инги Евгеньевны. Наверное, уж доставили. Все лучше, чем тюрьма. Я только просил Добромира квартиру приличным людям продать. Хватит с нас… интеллигентных пенсионеров.
Маша смотрела на него с изумлением, а потом медленно
– А тетя как будто все заранее знала. Господи, да если бы она тебе не оставила эту квартиру!
– Это точно, – согласился Архипов серьезно. – Она знала.
В замке завозился ключ, потом послышались какие-то тяжелые прыжки, приглушенный голос и потом топот.
В гостиную вбежал Тинто Брасс и сразу сунулся к Архипову. В дверях воздвигся Макс Хрусталев. На кулак у него была намотана блестящая цепь.
– Вы чего это?
– Чего? – уточнил Архипов.
– Мрачные какие-то.
– Мы веселые, – возразил Владимир Петрович.
– А мы того… будем?
– Чего?
– Ужинать будем?
Тинто Брасс закатил глаза.
На ночь Архипов почитал немного Гектора Малафеева, и оттого под утро ему привиделся гадкий сон. После мужской природы понесло бедолагу Гектора в рассуждения о России – мать ее! – в коих увяз он совершенно и Архипова взбаламутил.
Проснулся Владимир Петрович среди ночи и некоторое время лежал в полной растерянности.
Маша спала рядом. И это было хорошо – единственное, что, как выяснилось, могло Архипова успокоить после разных трудных разговоров, сдобренных рассуждениями Гектора о России, это как раз ее легкое и веселое тепло рядом с ним.
Все хорошо. А то “холостяцкий флэт”, будь он неладен!
За окнами светлело, и хотя утро было все еще серым, очень ранним, как-то угадывалось, что впереди жаркий и длинный летний день, с желтым солнцем и синим небом.
– Как рада я, что все теперь в покое, в гармонии великой пребывает, – доверительно сказала Лизавета. – Почти надежду потеряла я, и обрела ее я снова лишь недавно!
Архипов стремительно сел в постели. Одеяло свалилось. В голове зашумело от резкого движения.
– Володь, ты что? – пробормотала рядом сонная Маша.
Лизавета сидела в кресле, которое Архипов поставил вместо матраса, отданного Максу. Тинто Брасс спал рядом на круглой подушке и даже не думал просыпаться.
– Три плана бытия в один слились, добра пространство образуя, – провозгласила Лизавета и погрозила Архипову пальцем. – И все же лучше вернуть вам одеяло вновь на место, родительские взоры не предназначены для выросших детей!
Архипов суетливо потянул на себя одеяло. Маша открыла глаза и уставилась ему в лицо.
– Ты ничего не слышал? – шепотом спросила она.
– Конечно, слышал, он же не глухой! – довольно раздраженно заметила Лизавета. – Глухой
Архипов застонал.
Маша подскочила как ужаленная и уставилась на Лизавету, прижимая к бледной груди свою часть одеяла.
– Тетя? – проговорила она, закрыла глаза и опять открыла. – Тетя, вы же… Как же…
– Зря вы позволили себя отравить, – сказал Архипов громко. – Или вы ни о чем не догадывались?
– Догадки глупые одно, а жизнь – совсем другое. И не всегда нам в жизни удается мгновенно все понять, проникнуть в суть вещей.
– Не надо вам было никуда проникать. Вы просто забыли об осторожности.
– Володя.
На этот раз Маша закрыла лицо ладошками, а потом отняла их и взглянула на Лизавету.
– Тетя, вы вправду… здесь?
– Я здесь, и где ж мне быть еще? Я ненадолго, посмотреть на вас пришла, сказать, что счастлива, что так все разрешилось. Приветы передать…
– Какие еще приветы? – изумился Архипов.
– От матушки и батюшки от ваших, – выдала Лизавета. – Узнали лишь, что к вам я собираюсь, тотчас просили всяческую передать любовь, и чувства лучшие, и светлые порывы!
– Порывы? – переспросил Архипов. Сердцу стало холодно. – Это мои родители так сказали – порывы?
Лизавета сконфузилась.
– По правде говоря, они не так сказали. Они сказали, что все совсем не так, как снизу представляется живущим. Чтоб вы обиду отпустили им, остаться не могли они надолго. Теперь, узнав о ваших переменах, они уж больше не тревожатся за вас и радуются, что печаль уходит.
– Тетя! – вдруг вскрикнула Маша радостно. – Тетя так вы не…
– Конечно, умерла, – отрезала Лизавета. – И, честно говоря, обратно мне совсем не хочется пока, а там посмотрим…
– Я правильно все понял? – спросил Архипов.
– Ну конечно! Ваших мыслей быстрокрылые орлы до цели правильной домчались молниеносно! Спасибо, обещаний не забыли, все в точности исполнили и девочку мою спасли, которую без меры я люблю.
– Это вы мне жизнь спасли, – пробормотал Архипов.
– Неправда. Лишь помогла чуть-чуть. Совсем немного. Теперь я перестану к вам являться, полно занятий у меня других, а здесь все завершилось превосходно. Да не читайте на ночь гнусных книг!
– Превосходно? – пробормотал Архипов.
– Я не хочу, чтобы вы уходили, – попросила Маша жалобно. – Пожалуйста. Немножко…
Но Лизаветы уже не было в кресле.
Сделалась тишина.
Архипов посидел-посидел и обнял Машу за плечи.
– Не трясись, – сказал он ей. – Это был третий раз, последний. Больше она точно не придет. Наверное, тот раз, на чердаке, не считается.
– Ты… тоже ее видел?
– Маш, только слепой бы ее не увидел! Конечно, видел. Мы с ней любим болтать о том о сем… Особенно полюбили после того, как она умерла.