Порою нестерпимо хочется...
Шрифт:
— Что-то совсем пусто, а, Тедди? И это неспроста…
— Да, мистер Дрэгер.
— Тедди! — «Даже эта жаба знает больше меня». — Флойд Ивенрайт сказал мне, что здесь жена Хэнка Стампера.
— Да, сэр, — доносится до Дрэгера. — В самом конце, мистер Дрэгер.
— Спасибо. Кстати, Тедди, ты не знаешь, почему… — Что «почему»? Он замирает, неподвижно глядя на бармена, пока тот, смущенный его тупым, бессмысленным взглядом, не опускает глаз. — Ну, не важно. — Дрэгер поворачивается и направляется прочь: «Я не могу его спрашивать об этом. То есть он не сможет сказать мне — даже если знает, он не скажет мне…» Автомат щелкает, шуршит и начинает издавать следующую мелодию:
Обними меня и утешь, Подойди ко мне, успокой. Всю тревогу снимет как рукой.
Он проходит вдоль длинной стойки, пульсирующего автомата, мимо темных пустых кабинетов и видит ее в самом конце зала. Она сидит одна. Со стаканом пива. Ее нежное личико оттеняется поднятым воротником тяжелого бушлата и кажется влажным. Но была ли эта влага слезами, каплями дождя или потом — чертовски жарко! — он не мог сказать. Ее бледные руки лежат на большом бордовом альбоме — с легкой улыбкой она смотрит, как он приближается. «И она, — думает Дрэгер, здороваясь с ней, — знает больше меня. Странно… мне казалось, что я все понимаю».
— Мистер Дрэгер, — девушка указывает на кресло, — похоже, вы уже все знаете.
— Я хочу спросить — что случилось, — говорит он, усаживаясь. — И почему.
Она смотрит на свои руки и качает головой.
— Боюсь, я вам вряд ли что-нибудь смогу объяснить. — Она поднимает голову и снова улыбается ему. — Честное слово, я действительно не знаю почему. — Улыбка у нее довольно кривая, но не такая злорадная, как у тех идиотов на берегу, кривая, но, похоже, она искренне огорчена. И все равно в ней есть что-то очень милое. Дрэгер и сам удивляется, почему ее ответ вызывает у него такую ярость, — наверное, этот чертов грипп! — сердце начинает бешено колотиться, голос непроизвольно повышается и переходит на резкие ноты.
— Неужели ваш дебил муж не понимает? Я имею в виду опасность — вести такое дело без всякой помощи?
Девушка продолжает улыбаться.
— Вы хотите знать, заботит ли Хэнка, что о нем будут думать в городе, если он возьмется за это… Вы это хотели узнать, мистер Дрэгер?
— Правильно. Да. Да, так. Он что, не понимает, что ему грозит, что от него все, абсолютно все отвернутся?
— Он рискует гораздо большим. Во-первых, если он возьмется за это, он может потерять свою жену. Во-вторых, — расстаться с жизнью.
— Так в чем же дело?
Девушка внимательно смотрит на Дрэгера и подносит к губам свое пиво.
— Вы этого никогда не поймете. Вы ищете причину — одну, две, три… А причины возникли еще лет двести — триста тому назад…
— Чушь! Я хочу знать только одно — почему он передумал.
— Но тогда сначала вам надо понять, что его заставило решиться.
— Решиться на что?
— На это, мистер Дрэгер.
— Хорошо. Может быть. У меня теперь масса времени.
Девушка делает еще один глоток, потом закрывает глаза и откидывает мокрую прядь со лба. И вдруг Дрэгер понимает, что она абсолютно измождена. Он терпеливо дожидается, когда она откроет глаза. Из туалета, расположенного поблизости, доносится запах дезинфекции. Пластинка шипит в пропитанных дымом стенках музыкального автомата:
Я допьяна пью, чтоб забыть про все, Разбита бутылка, как сердце мое, И все же я помню все.
Девушка открывает глаза и приподнимает манжету, чтобы взглянуть на часы, затем снова складывает руки на бордовой обложке альбома.
— Я думаю, мистер Дрэгер, жизнь здесь довольно сильно изменилась. — «Чушь! Ничего не меняется в мире». — Нет, не смейтесь, мистер Дрэгер. Серьезно. Я даже не могла себе представить… — «Она читает мои мысли!»
— …но теперь постепенно начинаю понимать. Вот. Можно, я вам покажу кое-что?
— Она открывает альбом, и запах старых фотографий напоминает ей запах чердака. (Чердак, о чердак! Он поцеловал меня на прощание, и простуда на моей губе…) — Это что-то вроде семейного альбома. Наконец я научилась в нем разбираться. (Приходится признать… что каждую зиму губы у меня покрываются волдырями.)
Она пододвигает альбом к Дрэгеру. Дрэгер, еще не забывший историю с биноклем, медленно и осторожно открывает его.
— Здесь нет никаких подписей. Просто даты и фотографии…
— Воспользуйтесь своим воображением, мистер Дрэгер; я всегда так поступаю. Это интересно. Правда. Взгляните.
Высунув кончик языка и облизнув им губы, девушка поворачивает альбом так, чтобы ему было удобнее смотреть. («Каждую зиму, с тех пор, как я перебралась сюда…») Дрэгер склоняется над тускло освещенными фотографиями. «Чушь, ничего она такого не знает…» Он переворачивает несколько страниц с выцветшими фотографиями под бульканье музыкального автомата:
Тень моя одиноко скользит всегда, Нет партнеров в играх моих никогда.
Наверху по крыше шумит дождь. Дрэгер отталкивает альбом, потом снова подвигает его к себе. «Чушь, она не может…» Он пытается поудобнее устроиться на деревянном стуле в надежде, что ему удастся победить это странное ощущение собственной потерянности, которое овладело им в тот момент, когда он навел фокус бинокля. «Чушь». Но это действительно неприятность, и большая неприятность. «Это бессмысленно». Он снова отодвигает от себя альбом. «Это — ерунда «.
— Вовсе нет, мистер Дрэгер. Взгляните. (Каждую проклятую зиму…) Давайте я вам покажу прошлое семьи Стамперов… — «Глупая чертовка, какое отношение прошлое может иметь…»
— Вот, например, здесь, тысяча девятьсот девятый год. Давайте я вам прочитаю… — »…к жизни сегодняшних людей».
— «Летом произошел красный паводок, сильно попортивший моллюсков; погубил дюжину индейцев и троих из наших, христиан». Представьте себе, мистер Дрэгер. — «И все равно ничего не меняется, черт бы его побрал, дни такие же, как и были (кажется, держишь их в руках, словно пачку намокшей наждачной бумаги, которую беззвучно и неторопливо пожирает время); и так же времена года сменяют друг друга».
— Или… вот… здесь: зима девятьсот четырнадцатого — река покрылась плотным льдом. — «И. зимы похожи одна на другую. (Каждую зиму здесь появляется плесень — видишь, как она облизала своим серым языком доски плинтуса?) По крайней мере, одна не сильно отличается от другой». (Каждую зиму плесень, цыпки и простуда на губах.) — Для того чтобы понять здешние зимы, надо xoti одну пережить здесь самому. Вы слушаете меня мистер Дрэгер?
Дрэгер вздрагивает.