Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.

Желязны Роджер Джозеф

— В некоторых мирах жизнь — в преизбытке, — говорит он. — Жизнь — копошащаяся, кишащая, плодящаяся, удушающая сама себя; миры слишком милосердные, напичканные науками, сохраняющими человека в живых, миры, которые, не ровен час, потопят сами себя в собственном семени, миры, которые, того и гляди, заполонят все свои земли ордами брюхатых баб, — миры, которые гнет собственной плодовитости приводит на край гибели. А есть и суровые, бесплодные, хмурые миры, перемалывающие жизнь, словно жерновами. Даже после машинной их переделки и усовершенствования тел лишь несколько сот миров пригодно для обитания шести разумных рас. В худших мирах жизнь — донельзя нужная штука, в лучших она может стать смертельно

опасной благодатью. Когда я говорю, что где-то нужна или не нужна жизнь, то относится все это, конечно, и к смерти, — я же говорю не о двух разных предметах, но об одном и том же. Мы с Озирисом — бухгалтеры, мы подводим дебет и кредит. Мы поднимаем волны — или же гасим ненужное волнение и насылаем на океан штиль. Можно ли рассчитывать на жизнь — что она ограничит сама себя? Нет, Она — бессмысленное стремление двойки стать бесконечностью. Можно ли рассчитывать на смерть — что она ограничит сама себя? Никогда. Она — столь же бессмысленное усилие нуля поглотить бесконечность.

— Но и жизнь, и смерть нужно контролировать, — говорит он, — иначе за подъемом плодородных миров будет следовать упадок, за подъемом — упадок, чередуя империи и анархию, пока не придут они, наконец, к окончательному разрушению. Суровые миры будут низведены до нуля. Жизнь не может сдерживать себя в рамках, рекомендуемых статистикой. Следовательно, ее нужно сдерживать, что на самом деле и делается. Мы с Озирисом поддерживаем Срединные Миры. Они лежат внутри контролируемого нами поля, и мы по своему разумению направляем их в ту или иную сторону. Теперь тебе ясно, Вэйким? Ты хоть что-то понимаешь?

— Вы ограничиваете жизнь?

— Мы можем поразить бесплодием — полностью или частично — любую или же любые из шести рас в любом мире на любой срок, какой нам только понадобится. Можем мы влиять и на продолжительность жизни, прорежать население.

— Как?

— Огнем. Мечом. Голодом. Чумой.

— Ну а миры бесплодные, пустынные? Что с ними?

— Можно повысить рождаемость и не ограничивать искусственно продолжительность жизни. Свежеумершие посылаются в Дом Жизни, а не сюда. Там их восстанавливают или используют их органы и части тела для построения новых существ, отнюдь не всегда снабженных человеческой ментальностью.

— А что происходит с остальными мертвыми?

— Дом Мертвых — кладбище всех шести рас. Ни в одном из Срединных Миров нет законного места для захоронений. Не раз и не два посылал Дом Жизни к нам за мертвецами или запасными частями. А бывало, что и они отгружали нам свои излишки.

— Все это с трудом укладывается в голове. Кажется, что все это так жестоко, сурово...

— Такова жизнь и такова смерть. Это величайшая благодать и величайшее проклятие во вселенной. Тебе нет нужды понимать все это. Поймешь ты или нет, одобришь или нет — от этого ровным счетом ничего не изменится.

— А откуда явились вы, Анубис и Озирис, чтобы заправлять всем этим?

— Кое-что тебе незачем знать, Вэйким.

— А как относятся к вашему контролю Срединные Миры?

— Они с ним живут и с ним умирают. Он недоступен каким-либо возражениям, ибо необходим просто для продолжения их существования. Контроль стал законом природы и в этом качестве совершенно беспристрастен, поскольку в равной степени приложим ко всем, кто ему подчинен.

— А что, есть и неподчинившиеся?

— Об этом ты узнаешь подробнее, когда я решу, что наступил подходящий момент, и, стало быть, не сейчас. Итак, Вэйким, я превратил тебя в машину. Теперь я сделаю из тебя человека. Кому под силу сказать, с чего начинал ты, где начинал ты? Стоит мне стереть все твои предыдущие воспоминания и воплотить тебя в тело, и ты будешь считать, что был исходно машиной.

— Ты собираешься так поступить?

— Нет.

Я хочу, чтобы ты сохранил все накопленные воспоминания, когда — и если — я возложу на тебя новые твои обязанности.

И поднимает Анубис руки вверх и хлопает в ладоши.

Машина снимает Вэйкима со стола и, опуская его на пол, отключает ему все чувства. Музыка пульсирует и затихает среди танцоров, две сотни факелов сверкают на колоннах, словно бессмертные мысли. Анубис пристально смотрит на почерневший участок пола в Тронном Зале, и над головой его, подчиняясь собственному ритму, колышется балдахин дыма.

* * *

Вэйким открывает глаза, и взгляд его тонет в сером мареве. Он лежит навзничь и глядит в потолок. Спину ему леденят холодные плиты пола, справа вроде бы падают отблески света. Вдруг он судорожно сжимает левую руку в кулак и, обнаружив, что большой палец на месте, расслабляется.

— Да, — говорит Анубис.

Он садится перед троном, смотрит вниз — на свое тело, смотрит вверх — на Анубиса.

— Ты был крещен и ныне возродился во плоти.

— Благодарю.

— Пустое. Здесь полно сырья. Встань. Ты помнишь, чему выучился?

Вэйким встает.

— Ты помнишь преподанные мной уроки?

— Какие?

— Футу времен. Заставить время следовать за умом, а не за телом.

— Да.

— А убийство?

— Да.

— Ну а их в паре?

— Да.

Анубис встает, он на целую голову выше Вэйкима, а ростом новое тело слуги его, пожалуй, за два метра.

— Ну так покажи мне это! Хватит музыки! — кричит он. — Пусть предстанет передо мной тот, кого звали при жизни Дарготом.

Мертвые перестают танцевать. Они замирают на месте, широко раскрытые глаза их не мигая уставились в пространство. На несколько секунд воцаряется тишина, не слышно ни слова, ни шага, ни вздоха.

Потом среди стоящих мертвецов появляется Даргот, он пересекает полосы тени, полосы света. Завидев его, Вэйким выпрямляется еще сильнее, ибо напрягаются мышцы его спины, плеч, живота.

Металлическая полоса цвета меди пересекает по меридиану голову Даргота, прикрывает его скулы, исчезает под подбородком, заросшим серой от седины щетиной. Полоса-тропик проходит по лбу над висками, замыкается на затылке. Широко открыты глаза его, желты их белки, зрачки окружены алыми кольцами. Нижняя челюсть, пока он выкатывается вперед, ни на миг не перестает совершать жевательные движения, а длинные зубы тонут в тени. Голова раскачивается из стороны в сторону на двадцатидюймовой шее. Ширина его плеч — три фута, и это придает ему вид перевернутого треугольника, поскольку резко устремляются внизу навстречу друг другу его бока, но встретиться не успевают, ибо там кончается плоть и начинаются сегменты членистого шасси. Медленно вращаются его колеса, левое заднее скрежещет при каждом обороте. Четырехсполовинойфутовые руки свисают по бокам и кончиками пальцев чуть касаются пола. Четыре короткие, острые металлические ноги закинуты наверх, прижаты к плоским бокам. На спине торчком стоят бритвы — расходятся веером, опадают по ходу движения. Восьмифутовый хлыст хвоста разворачивается сзади, когда останавливается он у самого трона.

— На эту ночь, Ночь Тысячелетия, — говорит Анубис, — я возвращаю тебе твое имя — Даргот. Когда-то считался ты одним из могущественнейших воинов Срединных Миров; пока не пришло тебе в голову померятся силой с одним из бессмертных, нашел ты тогда у его ног свою погибель. Твое разбитое тело отремонтировали, и сегодня ты должен еще раз послать его на битву. Уничтожь этого человека, Вэйкима, в поединке один на один — и ты можешь занять его место, место старшего слуга в Доме Мертвых.

Даргот складывает на лбу свои огромные ручищи и низко кланяется, касаясь ими пола.