Порридж и полента
Шрифт:
– А вам, повар, что здесь угодно?
С одной стороны, Людовико не понимал английского, а с другой, он видел перед собой только одного Фортунато.
– Ма ке! Так вот ты где! Никогда бы не мог подумать! И ты еще смеешь ходить там, где пролитая тобою кровь взывает к мести!
Вмешался Рэдсток.
– Выйдите отсюда, человек с кухни, иначе я вышвырну вас вон!
Пампарато грубо оттолкнул его в сторону и проревел:
– Молись, если ты веришь в Бога, Фортунато, сейчас я тебя убью!
Директор взмолился перед шеф-поваром:
– Подумайте о престиже нашего заведения, Пампарато!
– Это бойня, а не заведение!
Генри снял пиджак и хлопнул Людовико по плечу. Тот обернулся и увидел перед собой пожилого англичанина, принявшего боксерскую стойку согласно
– А этому что еще надо?
Сьюзэн ответила за отца:
– Отдубасить вас!
– Отдубасить? Меня?
Пампарато рассмеялся с таким презрением, что Рэдстоку стало понятно, что, как и тогда, в Дюнкерке, ему придется сражаться за честь Англии, и прямым левым он угодил прямо в нос шеф-повару, который тут же, презирая все правила благородного искусства боя, набросился на несчастного и стал его колотить руками и ногами. Люси визжала, ей вторил дон Паскуале, а попытавшийся было защитить будущего тестя Фортунато получил такой удар, что оказался на полу в ванной. Этот бой окончился бы бесславно для короны, но тут вмешалась Тэсс. Появившись на пороге комнаты, она очень быстро оценила ситуацию и перешла к решительным действиям. Еще много лет спустя после этого случая Пампарато говорил, что так и не понял, что тогда с ним произошло и почему он оказался с болью в горле и в затылке на коленях перед унитазом. В воинственном порыве Тэсс не стала разбираться, кто здесь противник, а кто – союзник, и когда дон Паскуале сделал к ней шаг, чтобы поздравить с победой, то получил прямой удар, в который мисс Джиллингхем вложила весь остаток своих сил, дабы обеспечить окончательную победу. В следующее мгновение директор, получив удар с правой в подбородок и одновременно удар коленом в низ живота, издал поросячий визг и задом, с закрытыми глазами вылетев из комнаты, наткнулся на перила лестницы и, безусловно, перелетел бы через них, если бы его от этого не удержала крепкая рука донны Империи. Будучи женщиной энергичной, она, не теряя ни минуты драгоценного времени на глупые расспросы, отнесла дона Паскуале на руках в свой кабинет и там принялась приводить его в чувство, баюкая, словно младенца. Минут через пятнадцать дон Паскуале пришел в себя и, уткнувшись лицом в красивую грудь донны Империи, расплакался от обиды и отчаяния. Удивленная мать Фортунато нежно погладила своего директора по лысому черепу, а тот, восприняв эту материнскую ласку за проявление несколько иных чувств, ответил таким же жестом, коснувшись левой груди донны Империи. Тут же ему пришлось в этом раскаяться.
– Дон Паскуале! Вы? Как вы посмели!
– Я… я люблю вас, Империя мио!
– О! Как вы смеете делать такое предложение женщине, которая навсегда останется верной памяти незаменимого Альберто Маринео, свету ее жизни, лучшему из мужчин, гению кулинарного искусства? Вы заслуживаете того, чтобы я вас задушила собственными руками! Убирайтесь отсюда, бесстыдный бабник, пока я не рассердилась по-настоящему!
Еще раз выброшенный вон, директор спотыкающейся походкой опять побрел по коридору, пока не наткнулся головой на инспектора Кони, который придержал его за шиворот от падения. Прицци с иронией спросил:
– У вас время для физических упражнений, дон Паскуале?
– Если бы вы знали… если бы вы только знали…
– Что знал?
Не дожидаясь ответа, подумав о самом худшем, комиссар бросился в сторону комнаты, на которую указал директор, а инспектор последовал за ним, волоча за собой дона Паскуале. Там он застал любопытную даже для полицейского сцену. Люси пыталась привести в чувства Рэдстока, Сьюзэн проделывала то же самое, но уже со своим Фортунато, а Альбертина растирала виски своему мужу, одновременно взывая ко всем святым, к которым она только испытывала доверие, а их было немало. Раздавленный безжалостной судьбой, дон Паскуале только и сумел сказать:
– Вот видите, синьор комиссар?
– Кто это сделал?
– Вперед вышла Тэсс и, указывая на Рэдстока, заявила:
– Вот это – работа Людовико… А я воздала должное победителю и случайно, по ошибке, – директору…
Восхищенный Кони воскликнул:
– Браво! Брависсимо, синьорина! Какая женщина, шеф!
Более сдержанный Массимо спросил:
– И какова же причина всего этого побоища?
– Все то же убийство девушки.
Подошел Пампарато, поддерживаемый Альбертиной. При помощи жены Рэдстоку тоже удалось вернуться в вертикальное положение, а Фортунато все еще продолжал притворяться, чтобы Сьюзэн целовала его подольше. Комиссар по очереди посмотрел на каждого из них и полусерьезным, полушутливым тоном сказал:
– Неужели вам кажется, что вы ведете себя как цивилизованные люди?
Прицци ответила Тэсс:
– Они все посходили с ума!… И все это – из-за истории, которую, возможно, сами же и выдумали!
Все дружно уставились на мисс Джиллингхем. Массимо выразил общее желание присутствующих и попросил ее уточнить:
– Что вы понимаете под выдуманной историей, синьорина?
– Вы арестовали Фортунато потому, что его любила Джозефина; арестовали моего бедного Пьетро потому, что это он любил Джозефину; а завтра – чей черед? Почему бы вам не арестовать синьора Ансельмо, который, как я заметила, строил глазки этой девушке? Или директора, который, по общему мнению, ни в чем бы не смог ей отказать?
– Что вы хотите этим сказать, синьорина?
– То, что по существу, простите, что вынуждена вам это сказать, синьор комиссар, вам совершенно неизвестно, почему убили Джозефину Пампарато.
– По какой же другой причине, если не из-за любви, могли, по-вашему, ее убить?
– Может быть потому, что она видела того, кто убил синьора… заместителя директора?
Неожиданно, словно сказанные слова возымели магическое действие, обстановка полностью переменилась. Не стало слышно ни криков, ни призывов к святым, ни угроз, и наступило полное, еще более грозное, чем любые проклятия, молчание.
ГЛАВА 5
Массимо как раз собирался макнуть свой рогалик в кофе, как вдруг неожиданно остановился на полпути и сказал:
– Возможно, она все-таки права…
Пившая чай с печеньем, намазанным топким слоем масла, Элеонора, удивленно взглянула на мужа.
– Ма ке! С кем ты разговариваешь, Массимо?
– С самим собой, аморе мио. Я как раз думал об этой англичанке, Тэсс Джиллингхем, которая вчера вечером в "Ла Каза Гранде" высказала одну интересную мысль.
Не имея сил дольше сдерживаться, Прицци рассказал жене о странном происшествии, случившемся вчера в гостинице: юная Тэсс, продемонстрировав незаурядную силу и ловкость, которым мог бы позавидовать любой парень, под конец обнаружила такой же здравый смысл, поставив под сомнение принятую до сих пор версию о причине убийства Джозефины Пампарато.
– Элеонора, если она действительно права, мне надо с самого начала пересмотреть всю задачу. Все становится куда более мерзким, если отбросить предположение о любовной истории. Следуя гипотезе англичанки, убийство Джозефины можно объяснить только тем, что она знала, кто убил Маргоне, и из этого следует, что кто-то решил убрать нежелательного свидетеля, или же она сама стала шантажировать убийцу, и как подтверждение этому могли быть слова Фортунато о ее планах на совместное безбедное будущее,– и поплатилась жизнью за свое корыстолюбие. И, наконец, что важнее всего, если англичанка права,– напрашивается вывод о том, что не один Маргоне занимался торговлей наркотиками. Значит, сразу несколько человек участвовали и наживались на этом грязном деле.
– Это облегчает твою задачу?
– Облегчает? Ма ке! Никак! Скажем так: теперь я просто знаю, по какой дороге мне следует идти и не буду тратить времени на поиски других путей решения задачи.
– Может быть, тебе следует попросить помощи из Генуи?
– Ты что, с ума сошла, Элеонора мио? Я должен действовать самостоятельно, если в один прекрасный день мы собираемся окончательно переехать в Милан.
Синьора Прицци радостно вскрикнула и принялась целовать мужа, с тайной надеждой на то, что эти ласки помогут ему поскорее напасть на след торговцев наркотиками. Что же, в Италии, как и повсюду, женщины уверены в подобных методах воздействия на мужчин.