Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно
Шрифт:
– Однако, господа, попрошу: давайте не в нашем кругу. Хорошо?
– Как прикажете. Только…
– Никаких «только». Завидовать разрешаю. Молча. Даст бог, если все сладится, кому – счастье, а кому, и нам с вами в том числе, большущее государственное дело. Меньше толковищ, меньше сглазу… Поняли? Или в отношении сближения с немцами у кого-то из вас предубеждения имеются?
– Угу. Поняли…
– Предубеждений-то нет, но вопросы есть. Некоторые…
– Что-то не вижу радости и лихости, господа-товарищи капитаны. Потерпите немного. Скоро всю военную бухгалтерию подобьем, вздохнем посвободнее. И у вас времени побольше для личной жизни появится. Обещаю, – улыбнулся Руднев. – Далее, по германскому вопросу. Будь по-вашему:
Отпуская своих «молодых львов», Петрович действительно чувствовал себя неважно: последствия жестокого перепоя сказывались конкретно. Узрев состояние подопечного, Тихон тотчас же напоил его какой-то горечью, отчего мысли стали понемногу путаться, голова отяжелела, и неожиданно для себя Петрович провалился в крепкий здоровый сон, начисто лишенный сновидений…
Итак, волею неумолимого рока и обстоятельств непреодолимой силы он оставался с государем один на один. Правда, не только с ним. Впереди его ожидало обстоятельное общение с адмиралом Дубасовым, инженером Луцким, великим князем Александром Михайловичем и продолжение бесед с Тирпицем. И ни Василия в шаговой доступности, ни даже Вадика…
«Крутись сам. Как сапер в колесе или белка на минном поле…»
После неожиданного изменения планов транс-азиатского вояжа и суматохи по поводу отбытия в Потсдам разболевшегося экселенца воспоследовало «великое переселение народов». Тирпиц, отягченный лишь минимумом багажа, смотрел на картинки разворошенного муравейника по-философски и чуть свысока. Его личный переезд не занял и двадцати минут.
Перед расставанием с царем Вильгельм накоротке обсудил с ним ситуацию и своим талантливым экспромтом обеспечил дальнейшее путешествие во Владивосток и далее до Циндао как самому Альфреду, так и большинству немецких адмиралов, заявив Николаю:
– Милый мой Ники, я похищаю твоего военно-морского секретаря с его восхитительными шприцами. Взамен тебе могу предложить только своего… статс-секретаря. С кучей его морских волков и юной наследницей дела Круппов, так что с этого момента она с сестрой под твоей личной опекой. И попробуй только возразить, что это не адекватная замена!..
Это было правильно и логично. Ведь германским флотским многое нужно обсудить с Дубасовым и Рудневым. Да и не увидеть Макарова – просто моветон. Жаль, конечно, что с ними нет начальника Вильгельмсхафенской базы Феликса фон Бендемана, но ничего не поделаешь, кого-то пришлось оставить дома, на хозяйстве. Зато продолжат свой путь на Дальний Восток принц Генрих, как глава всей делегации, кронпринц Вильгельм и принц Адальберт. Подрастающее поколение августейшего семейства нужно готовить к большой работе с русскими. Тем более что по реакциям юного Адальберта видно, с каким трудом он привыкает к новым реалиям. Несомненно, это результат воспитательной работы дядюшки, готового жрать глазами все и вся британское. Неприятно, конечно. Сам Генрих в этом вопросе неисправим, и дружба его с Луи Баттенбергом тому порука. Однако с англофильским влиянием брата кайзера на молодого принца предстоит серьезно бороться.
В царском поезде немецкие путешественники обустроились хоть и с меньшим, чем в их «Белом экспрессе», размахом, но весьма комфортно. Так, персональное купе Тирпица было с изысканным вкусом декорировано капитоне из бежевой кожи, а все дерево – сплошь полированный дуб с палисандровой отделкой. Неплохо путешествует государева свита…
Но вот потихоньку все утряслось, успокоилось. Сумасшедший денек позади. Долгая, почти зимняя ночь вступила в свои права, и беспокойные соседи после битвы с бутылками
Наконец он один. Можно немного расслабиться в мягком теплом кресле и подвести промежуточный баланс… Глаз все еще побаливает. Голова, хоть и тяжелая до сих пор после вчерашнего плотного общения с Рудневым, вроде соображает вполне исправно.
«И это хорошо, – усмехнулся про себя Тирпиц, потирая припухшую щеку. – Но, черт возьми, как это я сразу не понял, что сейчас будет, когда в глазках у Всеволода зажегся этот недобрый огонек? Вот ведь угораздило! На ногах уже не держался, но с прицелом все в порядке. Хотя и сам-то я был хорош: реакции никакой не осталось. Старею?.. Но – как! Хлестко, без замаха. Красавец, надо признать.
Ладно, запишем счет 0:1 в пользу русских. Причем будем до конца честными, схлопотал я за дело. Специально спаивать человека, который к тебе со всей душой, подло. Так что не обидно, ибо поделом. С другой стороны, теперь ясно: когда он видит, что все его словесные аргументы не вызывают верной, с его точки зрения, реакции, может запросто перейти к убеждению действием. Как к более доходчивому… Короче, имеем перед собой изумительный продукт русской культуры. Морской, в частности. Правда, мне докладывали, что на флоте он никогда не был замечен в рукоприкладстве, не говоря уж про дуэли. И даже слыл либералом, сочувствующим идеям народников…»
Горячий кофе со сливками приятно обжигал, кружа голову дивным ароматом. Ритмичный перестук колес и покачивание вагона расслабляли, а притушенный свет стенных бра привносил в обстановку вокруг уют и спокойствие. Там, за этой стенкой, за толстым стеклом, занавешенным бархатными шторками с золоченой бахромой и кистями, пролетает мимо Россия, таинственная, великая страна, поражающая своей первобытной огромностью и дикостью. Дикостью не в смысле грубого варварства. Скорее, в смысле ее тотальной, не поддающейся рациональному немецкому уму неосвоенности. И не окультуренности.
В Европе, особенно в родной Германии, природа давно стала фоном для достижений человека. Здесь же все наоборот. Россия – это и есть сама природа, чистая, девственная. А города, деревни, поля, эта железнодорожная линия со всеми ее мостами, станциями, лишь редкие вкрапления цивилизации в бесконечный, величественный лесной и степной ландшафт.
«Как некогда сказал Великий корсиканец? В России нет дорог, там есть лишь одни направления? В целом согласен, если не принимать в расчет ту, по которой мы едем. Но какая же мощь таится здесь, какие фантастические богатства сокрыты! Если нам удастся добиться возобновления нормальных отношений и русские откроют для Германии свои природные кладовые… Оттолкнувшись от неисчерпаемого потенциала такой экономической базы, вместе мы способны подчинить своей воле весь мир. А им еще совесть позволяет говорить, что земли у них крестьянам не хватает? Мозгов и плетки тут добротной не хватает! В первую очередь чиновникам, приказчикам и поместному дворянству. Самые захудалые юнкерские хозяйства в Германии местным сто очков вперед дадут…
Черт! Чуть не обжегся. Не стоило, пожалуй, пить кофе на ночь. Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, значит, можно…»
И все-таки что-то в их разговорах с Рудневым Тирпица напрягало, что-то было не так… Что именно? Пока статс-секретарь Маринеамт не мог взять в толк, как ни силился. Было нечто пугающее, кроющееся в том, как Всеволод высказывался о германском флоте. Как будто он доподлинно знал все подробности лично его, Альфреда Тирпица, далекоидущих планов и расчетов. Но любая попытка логически объяснить это оказывалась притянутой за уши. И ведь он не просто знал, знал детально! Уму непостижимо… Как будто этот удивительный русский видел его насквозь, читая самые потаенные мысли. Или лично присутствовал на совещаниях у императора и в министерстве.