Порт семи смертей
Шрифт:
Диденко, встав на четыре точки, ритмично продвигался вперед за Малышом, который задал просто невероятный темп.
– Куда? Куда полетел, – кряхтел в спину Диденко.
– Я хочу побыстрее выбраться из всего этого, – отвечал ему Малыш, не сбавляя скорости и не слишком разглядывая то, что ему открывалось под ногами благодаря лучу маленького фонарика.
– Вряд ли здесь есть крысы, – подбодрил остальных Бертолет из конца колонны, разминая голыми руками бывшую еду с примесями человеческой желчи.
Диденко нанюхался и повеселел:
– Если какой-нибудь дебил когда-нибудь мне скажет, что Аденский залив –
Чавкающий перед ним Малыш ловко крутанул ногой, и немного жижи попало уважаемому всеми за возраст и опыт Деду на лицо.
– Аккуратней хлюпай, подрывник хренов, – меня подорвал, твою мать. Расплескался. Наивные новобранцы, поступающие в военные училища, – продолжал старую мысль Диденко, – они думают, что им дадут в руки автомат, что им дадут все новое и хорошее и, главное, будут платить много денег и хорошо кормить. Так-то оно так, но пройдут годы, и ты окажешься где-то на побережье Африки, в канализационной трубе и будешь месить руками и коленями нечто плохо пахнущее, чтобы просто выжить. Не думаю, что в мире нет каких-то более приятных занятий. Вот есть, например, писатели. Сидят они у себя дома, в тепле, все такие чистенькие, намытые, сытые, с чашечкой чая на столе и пишут, и пишут, и пишут, и пишут, а я в дерьме. Натурально.
Голицын не прерывал мудрого аксакала, давая ему высказаться. Да так и в дороге веселее.
За причитаниями группа достаточно резво преодолела около ста метров. Теперь они продвигались вверх под небольшим углом и рано или поздно должны были увидеть какой-то колодец или что-то иное, чем, по мнению Поручика, должна была разродиться труба. Ну не бесконечная же она.
Действительно, через некоторое время пространство перед ними развернулось, и они попали в отстойник-накопитель.
Бассейн с дерьмом.
Говорят, никто не видел, но все говорят, что в аду черт жарит людей на сковородке. Сюда бы этого черта. Он там, видимо, думает, что у него работа тяжелая.
Первым по горло ухнул Малыш.
Остальные притихли:
– Ну как там, чувак?
Единственное, что мичман успел сделать, инстинктивно поднять автомат над головой.
Проблема заключалась в том, что рост Малыша метр девяносто, и ему по горло. Отсюда, остальным просто не стоит этого делать.
– Стоп, – скомандовал Голицын и приказал Малышу проверить, есть ли там дальше какие-то варианты.
– Выберемся и сдадимся французам в плен, пусть мацают, – предложил Диденко, пытаясь стереть с лица брызги, доставшиеся ему от ног Малыша, чистым участком камуфляжа в районе плеча.
Малыш исчез в темноте, такая плывущая по волнам голова с фонариком, освещающая то, что лучше не рассматривать. Свет пропал. Слышно было только, как мичман где-то возится и хлюпает. Потом здоровяк появился снова:
– Дальше есть ответвление, можно продолжать идти прямо или свернуть вправо.
Голицын сосредоточился. Не обращая внимания на нескончаемую вонь и смрад, он старался припомнить карту. Если они действительно сейчас повернут вправо, то через несколько десятков метров, если позволит тоннель, выйдут за территорию порта, останется где-то
Малыш, спасибо богу, давшему ему такой рост, взял у остальных оружие и перетащил его, не намочив. Один за другим морпехи прыгали в жижу, и не касаясь ногами дна, плыли метров семь-восемь. Они ж боевые пловцы, не олимпийцы, а боевые, они могут плыть даже в ртути, а не только в дерьме. Нащупав ногами дно города, в котором практически никогда не было дождей, вставали, проходили вперед и ждали следующего пловца.
Тут и не имело смысла строить более мощную систему канализационных стоков. Но ту, что построили, пиплы загадили основательно. Через минуту они уже шли в жиже по колено, надеясь вскорости выбраться.
Голицын отключился от происходящего под воздействием паров, успев краем сознания родить мысль о том, что он принюхался. В результате сложных химических процессов, происходящих в мозгу, он стал развивать интересную мысль. Монотонность тяжелой физической работы и пары располагали к легкому бзику в его шестеренках.
Что значит принюхаться? Это значит перестать ощущать резкость запаха. Иногда про собак говорят, иногда даже про людей, что они снюхались. Нужно привыкнуть к запаху, узнавать запах. Говорят, на запахах вся эротика строится и любовь. Это ж химия. А если любовь пахнет говном, то какая же это любовь, это уже не любовь вовсе.
У Диденко мысли были свои, он думал о Родине как настоящий русский. Где-то какой-то мужик какую-то бабу любит, а он вот тут в этих трубах в гавани порта Джибути. В постоянной войне. На минуту старший мичман ощутил себя несчастным.
Но шепот Малыша разогнал лирику. Наконец они добрались до вертикального колодца, который должен был вывести на улицу. Вылезать наверх или нет, вопрос не стоял. Пленум не собирали и голосование не проводили.
Малыш осторожно отодвинул крышку канализационного люка и показался на поверхности. Он в любую секунду ожидал, что к его голове могут приставить ствол или по нему проедет машина или какое-нибудь более легкое средство, например мотороллер, которых в городе пруд пруди.
Им повезло. Они оказались на небольшой улице, зажатой с двух сторон двухэтажными домами. Сразу видно, не барский квартал, в барском все трехэтажное, тут же на ярус меньше.
Совсем рядом с Малышом задастая баба стояла и развешивала белье на веревках, натянутых прямо на четыре металлических стержня, которые были вбиты в стену. Судьба не наградила ее жильем с балконом, а потому мужу ничего другого в голову не пришло, как вбить арматуру прямо в стену. Тоже выход, тоже вариант.
Женщина обернулась на лязг отодвигаемого люка.
Так в старых фильмах из забоя появлялся Стаханов, лицо черное, зубы белые. Привет вам от моряков-черноморцев.
Хозяйка скорее с недоверием, нежели с удивлением посмотрела на испачканную говном физиономию русского.
– Бонжур, – сказал Малыш и начал подниматься на поверхность.
– Салют, – ответила аборигенка, прекратив заниматься своим нехитрым делом. Действительно, белье подождет.
До сегодняшнего дня она видела белых людей лишь на военной базе, да и те, как правило, были французами. Эти же говорили на каком-то непонятном языке, часто произносили «бля», но при этом были вежливы, кивали ей и даже пытались улыбаться.