Портной из Панамы
Шрифт:
— Он растратил сбережения своей жены, Эндрю. До последнего пенни. Не устоял перед искушением. Они никогда не могут. Так что можно брать его голыми руками.
Он выждал, пока Оснард не ознакомится со всеми цифрами.
— Тогда какую зарплату ему ни дай, все равно не поможет, — заметил Оснард, куда лучше разбиравшийся в финансовых вопросах, чем его босс.
— Это еще почему?
— Прямиком отправится в карман менеджеру банка. Следует подумать о более существенном финансировании.
— Сколько?
У Оснарда уже была на уме сумма. И он ее удвоил, чтобы можно было торговаться дальше.
— О, господи, Эндрю! Не слишком ли жирно?
— Могло быть и больше, сэр, — мрачно заметил Оснард. — Он увяз по самое горло.
Лаксмор
— Эндрю…
— Да, сэр?
— Я ведь, кажется, говорил тебе, что масштабное видение состоит из определенных компонентов?
— Да, сэр.
— Так вот, один из них — это высокий уровень. Не посылай мне отбросов, Энди. Всякую там мелкую картечь. Нет, чтобы этого не было. «Вот, Скотти, бери этот мешок с костями, а там посмотрим, что твои аналитики смогут из него вытрясти». Ты меня понимаешь?
— Не совсем, сэр.
— Здешние аналитики, они все поголовно идиоты. Не умеют проводить связи. Не видят дальше своего носа. Человек пожинает то, что посеет. Ты меня понимаешь? Великий разведчик улавливает историю в действии. А эти парни «с девяти до пяти», что засели на третьем этаже и думают исключительно о своих закладных, органически не способны поймать историю в действии. Ну а мы с тобой? Человеку необходимо особое видение, чтоб поймать историю в действии. Ты согласен?
— Буду стараться, сэр.
— Смотри, не подведи меня, Эндрю.
— Постараюсь не подвести, сэр.
Но если б Лаксмор в тот момент обернулся, он бы к своему изумлению увидел, что выражение лица Оснарда ничуть не соответствует покорному и робкому тону. На простодушном лице играла торжествующая улыбка, а в глазах сверкал жадный огонек. Упаковав вещи, продав машину, заверив каждую из полудюжины подружек в вечной верности — словом, проделав все эти обычно связанные с отъездом операции, Эндрю Оснард предпринял шаг, несколько неожиданный и не характерный для молодого англичанина, отправляющегося в дальние края верой и правдой служить своей королеве. Через дальнего родственника в Вест-Индии он открыл себе счет на Каймановых островах, прежде удостоверившись, что этот банк имеет свое подразделение в Панама-Сити.
Глава 13
Оснард расплатился с таксистом и вышел из «Понтиака» в ночь. Царившая вокруг тишина, скудное освещение напомнили ему о тренировочном лагере. Он весь вспотел. В этом чертовом климате вечно ходишь потным. Трусы липли к заднице. Рубашка — как мокрое кухонное полотенце. Ненавижу все это! Недавно пошел дождь. Мимо него по мокрой мостовой воровски проскальзывали автомобили с выключенными фарами. Высокая живая изгородь придавала этому месту еще большую таинственность. С портфелем в руке он пересек асфальтированный двор. Шестифутовая пластиковая статуя голой Венеры, освещенная изнутри в области причинного места, отбрасывала слабое свечение. Он споткнулся о шланг для поливки, чертыхнулся, на сей раз по-испански, и вышел к ряду гаражей с болтающимися над дверями пластиковыми ленточками и слабой лампочкой, освещающей номер на каждом. Дойдя до гаража под номером восемь, он отодвинул рукой ленточку, нащупал на стене красную кнопку и надавил на нее. Бесполый голос из ниоткуда поблагодарил его за визит.
— Я Коломбо. Я заказывал номер.
— Предпочитаете особую комнату, сеньор Коломбо?
— Предпочитаю ту, которую заказал. На три часа. Сколько?
— Может, все-таки хотите поменять его на особый сеньор Коломбо? Дикий Запад? Арабские ночи? Таити? Всего-то на пятьдесят долларов больше.
— Нет.
— Тогда сто пять долларов, будьте добры. Желаю приятно провести время.
— Выпишите мне чек на триста, — сказал Оснард Запищал звонок, и на уровне его локтя открылся освещенный ящик для писем. Он вложил в его красную пасть две купюры — сто и двадцать долларов, пасть тотчас захлопнулась. Пришлось подождать,
— Приходите еще, сеньор Коломбо.
Его ослепил луч белого света, под ногами возник красный коврик с надписью «Добро пожаловать», электронная дверь издала щелчок и отворилась. В лицо, точно из разогретой печи, ударила отвратительная вонь дезинфектантов. Невидимый оркестр наигрывал «О Sole Mio». Пот лил с него градом, он поискал глазами кондиционеры, и они тут же, словно по волшебству, включились. Розовые зеркала на стенах и потолке. В них целая процессия Оснардов. Зеркала в изголовье кровати, застланной малиновым покрывалом в цветочек. Дешевая пластиковая сумочка с расческой, зубной щеткой, тремя французскими презервативами, двумя плитками американского молочного шоколада. На экране телевизора в чьем-то кабинете кувыркались две голые матроны и сорокапятилетний мужчина латиноамериканской наружности с поросшей черными волосами задницей. Оснард поискал глазами кнопку, чтоб выключить это безобразие, но провод был вмонтирован прямо в стену.
Господи. Как это типично для них.
Он сел на постель, открыл потрепанный портфель, выложил на покрывало свои принадлежности. В бумагу местного производства был завернут лист свежей копирки. В баллоне для спрея против насекомых лежали шесть коробочек с микропленкой. Почему все эти шпионские принадлежности, выданные ему начальством, выглядят так, словно их приобрели где-нибудь в спецраспределителе для русских властей? Один миниатюрный магнитофончик, никак не замаскированный. Одна бутылка шотландского виски, для главного информатора. Семь тысяч долларов купюрами по двадцать и пятьдесят. Жалкое зрелище, но будем считать, что для начала хватит.
Затем он извлек из своего кармана четырехстраничную телеграмму от Лаксмора во всем ее нетронутом великолепии и разложил ее по страничкам, чтобы было удобней читать. И сидел, сосредоточенно хмурясь, с приоткрытым ртом, вновь и вновь пробегая ее глазами, выбирая самое важное, стараясь запомнить — так актер, обученный по методу Станиславского, пытается вызубрить свои реплики. Вот это я скажу, но только иначе, а вот этого вовсе говорить не буду, а вот здесь я бы сделал вот так, но только у нас с ним разные подходы. И вдруг Оснард услышал шум машины, въезжающей в гараж под номером восемь. Поднялся, снова убрал все четыре странички телеграммы в карман и вышел в центр комнаты. Услышал стук металлической двери. Затем — приближающиеся шаги и подумал: «Ходит, как какой-то чертов официант». И одновременно продолжал прислушиваться: не раздадутся ли какие-нибудь другие, могущие означать опасность звуки? Может, Гарри продался и проговорился? Может, привез с собой шайку злодеев, и они собираются меня арестовать? Да нет, конечно, нет, этого просто быть не может. Но инструкторы советовали всегда задавать себе такой вопрос, вот я и задаю.
Стук в дверь, три коротких, один долгий. Оснард щелкнул замком и приоткрыл дверь — на щелочку. На пороге стоял Пендель с шикарным портпледом в руках.
— Господи боже, Энди! Что ж это такое они тут учудили? Знаешь, все это очень напоминает мне цирк в Бертрам Миллз, куда дядя Бенни водил меня еще маленьким.
— Ради бога! — злобно прошипел в ответ Оснард и рывком втащил Пенделя в комнату. — Твоя кретинская сумка сплошь в монограммах «П и Б»!…
Стула в комнате не было, а потому они разместились на постели. На Пенделе была панабриза. Примерно неделю тому назад он уговаривал Оснарда приобрести такую же: прохладная, нарядная, а до чего ж удобная, Энди, ты просто представить себе не можешь. И стоит-то всего пятьдесят долларов. Еще пожалеешь, что отказался. Но сегодня Оснард решил перейти прямо к делу. Никакой болтовни между портным и его клиентом. Полномасштабное общение между осведомителем и шпионом, проводимое по всем правилам, описанным в классическом учебнике шпионажа.