Портной из Панамы
Шрифт:
— Черт бы его побрал!
— Вот и я думаю примерно то же самое.
— Так он что, рассчитывает на более крупное вознаграждение?
— Похоже, что так.
— Ну, за этот недостаток человека трудно винить, Эндрю.
— Говорит, что ему понадобится время, чтобы убедить ее.
— Хитер, ничего не скажешь. Нет, скорее ему нужно время уболтать нас. Скажи, Эндрю, чем можно ее купить? Говори прямо, не стесняйся. После этого будем, с божьей помощью, держать его на коротком поводке!
— Цифр он не упоминал, сэр.
— Еще бы! Он настоящий,
Оснард выдержал паузу, давая понять, что он погружен в глубокое раздумье.
— Крепкий орешек, — осторожно заметил он.
— Знаю, что крепкий! Они все крепкие орешки! И тебе это было известно! И наверху тоже знают, что он крепкий орешек. И Джефф знает. Один мой приятель, немец, частный инвестор, тоже знает, что он крепкий орешек. Был таким с самого начала. О господи, если б я знал лучшего кандидата, тут же выбросил бы этого из головы! Был похожий на него парень, еще на Фолклендах, так тот тоже получил от нас целое состояние и не дал взамен ни черта!
— Это может сказаться на результатах.
— Объясни.
— Слишком крупный аванс приведет к тому, что он бросит весла, перестанет грести.
— Согласен. Полностью. И будет над нами смеяться. Они все так делают. Вытрясут из нас все, а потом смеются.
— Но, с другой стороны, крупные премиальные должны побуждать его к действию. И раньше такое бывало, и теперь. Так что результат, думаю, будет.
— Думаешь?
— Видели бы вы, как он запихивал бумажки в свой портфель!
— О, бог мой!…
— С другой стороны, он дал нам Альфу и Бету, и еще студентов, помог Медведю обрести положение в обществе, до определенной степени завербовал Абраксаса и полностью и окончательно завербовал Марко.
— И мы с ним расплатились за это. И весьма щедро. А что конкретно имеем на сегодняшний день? Одни обещания. Яичную скорлупу. Знаешь, меня просто тошнит от всего этого, Эндрю. Просто тошнит!
— Я, если так можно выразиться, сэр, поставил перед ним вопрос ребром.
Голос Лаксмора немедленно смягчился.
— Уверен, что да, Эндрю. Было бы очень печально, если б ты дал мне повод усомниться в этом. Продолжай.
— По моему личному убеждению… — застенчиво и робко начал Оснард.
— Только на него и надо всегда полагаться, Эндрю!
— Так вот, мне кажется, что надо продолжать стимулировать его. Но рассчитываться только тогда, когда он выдаст результат. Той же самой политики надо придерживаться и в отношении жены, если он ее нам предоставит.
— Господи, Эндрю! Неужели он выразился именно так? Хочет продать свою жену тебе?
— Да нет. Пока что нет, но она уже выставлена на аукцион.
— Никогда за двадцать лет службы не слышал ничего подобного, Эндрю! За всю историю Службы не было случая, чтобы муж продал нам свою жену за золото.
Когда речь заходила о деньгах, в голосе Оснарда появлялись мягкие, даже нежные нотки.
— Лично
— То есть дополнительная сумма?
— Именно. Есть еще один нерешенный вопрос. Как должна Сабина расплачиваться со своими студентами?
— Только не надо их баловать, Эндрю! Что там с Абраксасом?
— В том случае, когда Абраксас и его организация начнут давать информацию, Пенделю полагаются комиссионные, рассчитанные примерно по тому же принципу. Двадцать пять процентов от того, что мы платим Абраксасу и его группе. В виде премии.
Теперь уже Лаксмор держал паузу.
— Я не ослышался, Эндрю? Ты сказал «в том случае, когда»? Как прикажешь это понимать?
— Простите, сэр. Я до сих пор подозреваю, что этот Абраксас водит нас за нос. Или же сам Пендель. Извините. Уже поздно.
— Эндрю…
— Да, сэр?
— Послушай, что я скажу тебе, Эндрю. Существует порядок. Существует конспирация. Я понимаю, ты устал, но отчаиваться все равно не надо. Безусловно, все дело именно в конспирации. Я это знаю, и ты тоже. Один из величайших в мире специалистов по созданию общественного мнения тоже знает это. Верит в это. Глубоко. Лучшие умы с Флит-стрит тоже верят в это. Особенно развита конспирация в таких местах, где ей противостоит враждебное внутреннее окружение, я имею в виду так называемую элиту Панамы. Все сошлось на этом канале, но мы найдем выход, обязательно! Эндрю? — Внезапно в его голосе зазвучала тревога. — Эндрю, ты меня слушаешь?
— Да, сэр?
— Скотти, если не возражаешь. Называй меня просто Скотти. С «сэром» отныне покончено. У тебя спокойно на сердце, Эндрю? Ты устал, перенапрягся? Или, напротив, ощущаешь себя вполне комфортно? Господи, сам я чувствую себя просто чудовищем, выродком каким-то, ни разу за все это время не спросил, как ты там поживаешь. Знаешь, у меня сохранились кое-какие связи и влияние в высших эшелонах, да и по ту сторону реки тоже. И лично меня просто удручает, что такой трудолюбивый и преданный делу молодой человек не просит ничего для себя. Тем более в наши, сугубо материалистические времена.
Оснард выдавил смущенный смешок, приличествующий прилежным и преданным молодым людям в такие моменты.
— Для меня главное — отоспаться. Большей награды не существует.
— Перестань, Эндрю! Ты обязательно должен что-то попросить. Прямо сейчас. Это приказ. Ты нам нужен.
— Подумаю, сэр. Спасибо. И доброй ночи.
— Доброе утро, Эндрю. Потому что у нас, в Лондоне, сейчас утро. Отоспись хорошенько. А когда проснешься, услышишь, как взывает к тебе эта самая конспиративная организация, трубит, словно охотничий рожок. И ты вскочишь с постели и отправишься на ее поиски. Знаю, все будет именно так. Сам бывал на твоем месте. Сам слышал. Именно за это мы и сражались на войне.