Портной из Панамы

Ле Карре Джон

Луиза лежала, повернувшись к нему спиной, прикрыв голову подушкой, поджав колени к животу и прижимая к носу край простыни. В защитной позе. Она закрыла глаза и больше походила на мертвую, чем на спящую. Ей казалось, что она лежит у себя в детской, в доме на Гамбоа, что ей десять лет, шторы на окнах задернуты, ее сослали сюда замаливать грехи после того, как она исполосовала в клочья ножницами новенькую блузку Эмили, под тем предлогом, что она якобы очень уж вызывающая. Ей хотелось встать, попросить у него зубную щетку, одеться, причесаться в ванной и уйти. Но, чтоб проделать все это,

необходимо было признать, что место и действие реальны, что рядом с ней в постели лежит голый Оснард. И еще тот неопровержимый факт, что надеть ей нечего, кроме тоненького красного халатика с оторванными теперь пуговицами — да и где он теперь, черт бы его побрал? — да, и еще пары туфель на плоской подошве, чтоб скрыть рост, — и что, дьявол разрази, случилось с ними? И еще у нее так страшно болела голова, просто раскалывалась от боли, что в самый раз теперь попросить, чтоб ее отвезли в больницу, с чего, наверное, и надо было начинать этот вечер, а не жрать водку и не разбивать вдребезги письменный стол Гарри. И еще если б не было этого разговора с Мартой, и не умер бы Мики, и ее Гарри не погубил бы репутацию Дельгадо, и не было бы рядом этого Оснарда и всего только что случившегося… Она дважды ходила в ванную, один раз ее там вырвало, но всякий раз заползала обратно в постель и пыталась внушить себе — того, что произошло, не было вовсе.

Оснард говорил по телефону, и не было никакого спасения от его противного ненавистного английского говора всего в восемнадцати дюймах от ее головы, сколько подушек ни положи сверху. А с другого конца линии доносилось сонное и растерянное бормотание с шотландским акцентом, и от него тоже не было избавления.

— Боюсь, у нас весьма тревожные для вас новости, сэр.

— Тревожные? Где тревога, почему? — пробивался сквозь шумы на линии голос шотландца.

— Речь идет о нашем греческом корабле.

— Греческом корабле? Каком еще корабле? О чем это вы, Эндрю, что-то не пойму!

— Нашем флагмане, сэр. Флагмане молчаливой эскадры. Долгая пауза.

— Понял вас, Эндрю! Грек, господи боже мой! Информация принята. Насколько все это серьезно? Что произошло?

— Он пошел ко дну, сэр.

— Пошел ко дну? Как это понимать? Почему?

— Утонул. — Снова пауза, чтоб до собеседника дошло. — Списан со счетов. К западу отсюда. Обстоятельства еще не установлены. Я послал писателя, чтоб все разузнал.

Снова недоуменное молчание в трубке, Луиза тоже недоумевала.

— Писателя?

— Да, очень знаменитого.

— Ясно! Вас понял! Автора бестселлеров давно минувших дней. Да, именно, иначе не скажешь. Ни слова больше. Но как именно утонул, Эндрю? То есть вы хотите сказать, совсем?

— Первые сообщения говорят о том, что вряд ли он снова всплывет.

— Господи! Боже мой! Но кто это сделал, Эндрю? Эта женщина. Уверен, тут без нее не обошлось. Нет, я ничего не имел против нее. Вплоть до вчерашнего вечера.

— Не будем пока вдаваться в детали. Боюсь, что сейчас не стоит, сэр.

— Ну а команда? Что случилось с его матросами, то есть, черт, я хотел сказать, его неразговорчивыми друзьями? Они что, тоже пошли ко дну?

— Пока еще неизвестно. Скоро услышим. А вам лучше вернуться в Лондон, как, впрочем, и планировалось, сэр. Я вам туда позвоню.

Он повесил трубку и сорвал с ее головы подушку, что было нелегко — Луиза впилась в нее обеими руками. Даже с плотно зажмуренными глазами она, казалось, видела его упитанное обнаженное тело, небрежно развалившееся рядом, на скомканных простынях, с обмякшим членом.

— Я ничего этого не говорил, — произнес он. — Хорошо? Она решительно отвернулась от него. Ничего хорошего.

— Твой муж храбрый парень. Ему приказано не обсуждать этого с тобой ни при каких условиях. Никогда. И мне тоже не положено.

— И в чем же заключается его храбрость?

— Люди рассказывают ему разные вещи. Он пересказывает нам. А то, чего не слышал, идет и узнает сам, часто ценой большого риска. Недавно он наткнулся на нечто очень важное.

— Так вот почему он фотографировал мои бумаги?

— Мы должны знать о всех встречах Дельгадо. Иногда в его расписании возникают странные пробелы.

— Да нет никаких пробелов! Он или идет на мессу, или проводит время с женой и детьми. Кстати, сын у него в больнице. Себастьян.

— Это он тебе так говорит.

— Но это правда! И нечего нести тут всякий бред!… Гарри делает это для Англии?

— Для Англии, Америки, Европы. Для всего цивилизованного свободного мира.

— Тогда он просто задница, вот кто! И твоя Англия тоже дерьмо! И весь твой цивилизованный свободный мир!

Ей понадобилось время и немало усилий, но в конце концов она себя все же заставила. Приподнялась на локте, обернулась и взглянула на него.

— Не верю ни одному твоему гребаному слову! Ничему, что ты тут наговорил, — заявила она. — Ты просто скользкий тип и мошенник, охмуряешь людей разными красивыми словечками, в которых нет ни грана правды. А мой Гарри выжил из ума!

— Не хочешь верить, не надо. Только держи пасть на замке!

— Все это бред, вранье! Он все сочиняет. Ты тоже сочиняешь. Только и знаете, что заниматься онанизмом!

Зазвонил телефон. Другой телефон, которого она до этого не замечала, хоть и стоял он совсем рядом, на тумбочке у постели, подсоединенный к портативному магнитофону. Оснард довольно бесцеремонно перекатился через нее, схватил трубку, и она, перед тем как зажать уши и плотно зажмурить глаза с выражением крайнего отчаяния и отвращения к самой себе, все же услышала, как он бросил в трубку «Гарри». Но так получилось, что одна рука не слишком плотно прижималась к уху. И так уж вышло, что в нем, этом ухе, все же звучал голос мужа, перекрывая ее собственный внутренний голос, смятенный, пытавшийся все отрицать, оправдаться.

— Мики был убит, Энди, — сдержанно и неторопливо докладывал Гарри. — Судя по всему, заказное убийство, и действовал профессионал. Вот и все, что я могу сказать на данный момент. Но мне тут дали понять, что подобное может повториться, а потому всем заинтересованным сторонам следует принять особые меры предосторожности. Рафи уже вылетел в Майами, лично я собираюсь переговорить кое с кем еще, предупредить и решить, что делать дальше. Меня очень беспокоят студенты. Не уверен, что мы сможем их остановить, если они вдруг созовут всю флотилию.