Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Руперт Харт-Дэвис – Джорджу Литлтону, 7 ноября 1959
<…> Уверен, что «Лолиту» надо прочесть, хотя она и вызовет у тебя скуку и омерзение, так и знай! <…>
Джо Рэндолф Экерли – Джону Уикенсу, 8 ноября 1959
<…> На прошлой неделе пошел на вечеринку, чтобы встретиться с очень приятным человеком, Владимиром (Лолита) Набоковым. Ты читал его «Лолиту»? Не думаю, что ей будет позволено осквернить твою родину. Возможно, и нашу страну тоже. Книга только что вышла, и на нее может обрушиться государственный палач. Смешная, глубокая и, по-моему, чрезвычайно умная книга. Мне она очень
Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 6 декабря 1959
<…> А вот что Вы думаете о «Лолите», если ее читали? Я прочел недавно, и самое удивительное в ней, по-моему, то, что при восклицаниях о любви на каждой странице в ней любовь «и не ночевала». Это совершенно сухая, мертвая книга, хотя и блестящая (даже чувственности нет, ничего: все выдумано). Кстати, английские отзывы в большинстве очень сдержанные. <…>
Георгий Адамович – Нине Берберовой, 13 декабря 1959
<…> На днях, тоже с большим опозданием, прочел Вашу статью о Набокове. Статья бесспорно интересная, хотя я лично не согласен почти ни с одним Вашим словом. Но соглашаться не обязательно. Я читал «Лолиту»: с восхищением «виртуозностью» и с очень большой скукой. <…>
1960-е годы
Георгий Адамович – Игорю Чиннову, 13 февраля 1960
<…> «Лолита». Я еле ее дочитал, так мне было скучно. Блестяще и совсем ни к чему. И какой вздор с налетом учености написала о Набокове Берберова в «Новом журнале»! Но если говорить о таланте «изображения и повествования», то в Набокове его больше, и даже бесконечно больше, чем в «Живаго», который уже начинает водворяться на свое законное, средне декадентское, – хоть и не без трогательности, – место. Мне лично «Живаго» интереснее, но как писатель Набоков головой выше. <…>
Георгий Адамович – Владимиру Варшавскому, 1 мая 1960
<…> Вы стали слишком чувствительны к «художественности». По-моему, нет ничего опаснее. Вас как будто смутил Набоков. Он почти гениально талантлив, не спорю, но образец это дурной, и, кстати, «Лолита» – в конце концов совсем плохая книга. <…>
Роман Гринберг – Георгию Адамовичу, 29 октября 1960
<…>
Пусти меня, отдай меня. Воронеж,
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь,
Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож…
1935 г.
Я читал это заклинание Набокову. Он выслушал, подумал и сказал, что в одиночестве – и это знает по себе – человек начинает «играть» словом. Мандельштам его вообще крепко заволновал. Он сам как-то вдохновился и прислал стихи для сборника, которые я и буду печатать. <…>
Владимир Марков – Глебу Струве, 11 декабря 1960
<…> Большое спасибо за рецензии, возвращаю их. Сирин как критик – никуда, просто ужас. Безвкусная манера писать о чужих книгах, как будто он вещает что-то, сюсюкая, из кресла в гостиной. Любование собой, излишняя уверенность в своем вкусе. Но он прав, видя сусальность у Поплавского, упуская, однако, что эта сусальность элемент, а не качество его поэзии (вроде финала 4-й симфонии Малера). <…>
Во второй рецензии Сирин (хотя не знает, что такое «куща») гораздо лучше – потому что он восхищается Ладинским, а не фыркает. Этот метод критика обычно дает лучшие результаты, ибо фыркающие почти всегда чего-то не уразумели.
Гайто Газданов –
<…> Что касается Набокова, то рассказы у него замечательные, романы хуже, а теперь, под конец жизни он впал в какой-то глупейший снобизм дурного вкуса – к чему, впрочем, у него была склонность и раньше. <…>
Из дневника Корнея Чуковского, 13 января 1961
<…> Теперь читаю книгу Vladimir’а Nabokov’a «Pnin», великую книгу, во славу русского праведника, брошенного в американскую университетскую жизнь. Книга поэтичная, умная – о рассеянности, невзрослости и забавности и душевном величии русского полупрофессора Тимофея Пнина. Книга насыщена сарказмом и любовью. <…>
В этом романе автор делится с читателями своими воспоминаниями об одном русском человеке, которого он встречал в Петрограде, в Париже, в Америке. Этот человек не очень-то высокого мнения о правдивости своего биографа. Когда тот завел в его присутствии разговор о какой-то Людмиле, Пнин громко крикнул его собеседникам:
– Не верьте ни одному его слову. Все это враки… Он ужасный выдумщик! <…>
В этом, к сожалению, я убедился на собственном опыте. Со слов своего отца Владимира Дмитриевича Набокова романист рассказывает в своих мемуарах, будто в то время, когда я предстал в Букингемском дворце перед очами Георга V, я будто бы обратился к нему с вопросом об Оскаре Уайльде. Вздор! Король прочитал нам по бумажке свой текст, и В.Д. Набоков – свой. Разговаривать с королем не полагалось. Все это анекдот. Он клевещет на отца. <…>
Корней Чуковский
Вера Бунина – Николаю Смирнову, 14 января 1961
<…> О Сирине я тоже с Вами согласна: блеск, сверкание и отсутствие полное души. Я люблю больше всего его «Машеньку», которая нравилась и Ивану Алексеевичу, люблю его рассказ «Звонок», единственный человеческий. <…>
Из дневника Лидии Чуковской, 4 февраля 1961
<…> Главная тема нынешнего вечера – «Пнин». <…> Книга ей [А.А. Ахматовой] вообще не понравилась, а по отношению к себе она нашла ее пасквилянтской. Книга мне тоже не нравится, или, точнее, не по душе мне та душа, которая создает набоковские книги, но пасквиль ли на Ахматову? Или пародия на ее подражательниц? Сказать трудно. Анна Андреевна усматривает безусловный пасквиль.
Из дневника Мирчи Элиаде, 13 февраля 1961
После обеда мы с Гарри Левиным и несколькими молодыми людьми беседовали в соседнем зале для приемов о литературе. Меня изумляет, как высоко все оценивают «Лолиту». Говоря о помешательстве на нимфетках, я выдвинул «свою теорию»: все это новейшая реакция мужчин на современный «матриархат». В США властвуют жены и матери. И мужчина берет реванш: восхваляя девочек-подростков, он доказывает, что любит именно их, а не опытных и зрелых женщин. «Лолита» и мода, имитирующая девчоночий стиль, наглядно показывают: мужчин привлекает то, что предшествует зрелой женственности; и хотя они подчиняются женщинам, но при этом не испытывают к ним влечения. Я думаю о кризисе, который эта тенденция вызывает у женщины: о чувстве, что она стала ненужной, старой, что ей тридцать!.. И о тех усилиях, которые предпринимает женщина, чтобы казаться не просто молодой, а все еще незрелой, все еще нежной маленькой девочкой.