Портрет Кати Е.
Шрифт:
Потом, когда снова вышли из музея, оказалось, что на улице лужи.
И Дорин вдруг поскользнулся и упал в одну такую лужу.
Он сразу вскочил, и было заметно, что ему стыдно: как это он вдруг сам по себе сел в лужу.
— Ладно, — сказал он про пальто, — высохнет — очистится.
— Ничего не очистится. Что же, ты по городу будешь грязным ходить? — и Катя завела его в парк, стала счищать грязь.
— Хватит, — говорил Дорин, — хватит.
Но
И вдруг напротив парка на улице остановился автобус, из автобуса выскочили все ребята их класса и кинулись к ним.
— Это вы нарочно потерялись? Скажите мне честно, — допытывалась потом родительница из родительского комитета, когда автобус поехал в Ленинград.
И хоть Катя говорила, что нет, не нарочно, и даже показывала ту верхнюю пуговицу на пальто, родительница не очень верила и качала головой.
— Неужели нельзя поближе? — спросила Катя.
Они с Дориным шли из школы к доринскому дому.
— Мама не хочет. В старом фонде нет ванны, а мама о ней мечтает.
— И ехать оттуда час.
— Час и сорок минут, — поправил Дорин, — там новая школа. Мама говорит, прямо с понедельника.
— А меня кто исправлять теперь будет?
— Не знаю.
Они долго шли молча, потом Дорин сказал:
— Если хочешь, я буду приезжать в воскресенье тебя исправлять.
— У тебя музыкальная школа в воскресенье.
— Да, до трех. Ух, она мне надоела!
— Почему?
— Не знаю. Надоела, и все, там многим надоедает. Если б для культурного человека было не обязательно, я бы…
— А в четыре ты обедаешь.
— Да, потом обед. Час сорок к тебе и час сорок назад — три часа двадцать минут.
— Если ты выйдешь из дома в пять, ты не успеешь.
— Да, в восемь я должен быть дома.
— У нас скоро телефон поставят. Можно воспитывать меня по телефону.
— Придется по телефону.
— Или мы будем видеться посередине.
— По какой середине?
— Посередине твоей дороги. На площади у метро. Тогда тебе не час сорок, а только час, и мне всего сорок минут.
Они пришли домой к Дорину. Дома никого не было, и Катя стала помогать укладывать доринские книги.
— Это дневник, видишь? У тебя есть личный дневник?
— Начинала два раза, потом бросала.
Дорин показал свой дневник. У каждой записи стояла мамина пометка, правильная запись или нет.
В конце дневника записи были маленькие, по одному предложению.
«Сегодня я был на дне рождения у Кати Е.».
И
«Вчера купил гантели, а сегодня заболел, и Катя Е. приходила меня навестить».
Здесь уже маминой пометки не было.
«Был на экскурсии в городе Выборге. Это красивый город. Потерялся случайно вместе с К. Е.».
Дневник на этой записи обрывался. В последние дни Дорин ничего не писал.
— Знаешь, я хотел тебя попросить, — сказал Дорин.
— Что?
— Только если она тебе не очень нужна.
— Что? Конечно, не очень.
— Подари мне, пожалуйста, черепаху.
— Хорошо.
— Ты не думай. Я буду ее кормить.
— Хорошо, я принесу ее завтра.
— А я подарю «Таинственный остров». Ты ведь его не читала?
— Нет еще.
Дорин достал книгу из секретера, завернул ее в газету.
— Только я ничего на ней не написал. То есть написал.
Он снова развернул книгу.
«К. Е. от Л. Д.» прочитала Катя на первой странице.
— Спасибо, — сказала она тихо.
Она пошла надевать пальто.
Дорин стоял у стены и смотрел в сторону.
Она вышла, а Дорин все не запирал дверь, так и стоял у стены, так и смотрел в сторону.
На улице из подворотни навстречу Кате вышел Козодой. Он приближался к ней медленными шагами, и она хотела повернуться и перебежать на другую сторону или просто завизжать, как в первом классе: «Мама!» Но ничего такого не сделала.
Козодой подошел к Кате и, вероятно, забыл слова, которые думал ей сказать, стоял и молчал. И Катя тоже молчала. Тут можно было шагнуть в разные стороны и пойти своими дорогами: столкнулись случайно и разошлись, и Катя уже хотела это сделать, но Козодой вдруг сказал:
— А этот-то, Дорин, уезжает.
— Сама знаю, — сказала Катя.
Козодой сунул руки в карманы и вдруг спросил:
— Ты зачем на меня тогда так смотрела?
— Когда? — удивилась Катя, потому что на Козодоя она никогда специально не смотрела.
— Летом, когда я обыграл всех в ножички у вас во дворе.
— Я не помню, я не смотрела.
— Как же не смотрела, когда из окна все время только на меня и глядела.
— Я летом на Украину ездила, — вспомнила Катя, — меня летом и дома не было, а у нас жила Ира, моя двоюродная сестра, Ира из Иркутска.
— Из какого Иркутска?
— Из обыкновенного. Моя сестра Ира, дочь дяди Юры.
— А ты?
— А я на Украине.
— Все лето?