Портрет леди
Шрифт:
– Вы действительно видите нас насквозь, мисс Стэкпол, – произнес Ральф, понижая голос, и, слегка кивнув ей, предлагая следовать рядом, повел своих гостей из галереи. – С нами действительно что-то происходит.
Изабелла шла позади Ральфа и Генриетты, и мисс Молинью, которая явно чувствовала к девушке симпатию, взяла ее под руку – чтобы двигаться вместе, осторожно переступая по отполированному паркету. Лорд Уорбартон, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, молча шел с другой стороны. Некоторое время он молчал, затем спросил:
– Вы действительно собираетесь в Лондон?
– Да, кажется, уже почти все готово.
– А когда вернетесь?
– Через несколько дней. Но, наверное, ненадолго. Мы с тетей едем в Париж.
– Когда же я увижу вас снова?
– Не скоро, – ответила Изабелла. – Но, надеюсь, когда-нибудь увидимся.
– Вы действительно на это надеетесь?
– Очень.
Лорд сделал несколько шагов, затем остановился и протянул руку.
– До свидания.
– До свидания, – ответила Изабелла.
Мисс
Там перед обедом ее и нашла миссис Тачетт, которая заглянула к племяннице по дороге в гостиную.
– Могу сказать тебе, – произнесла женщина, – твой дядя проинформировал меня о ваших отношениях с лордом Уорбартоном.
Изабелла взглянула на тетю и, помолчав, ответила:
– Отношениях? Вряд ли это можно назвать отношениями. Все это довольно странно – мы и виделись-то всего три-четыре раза.
– Почему ты сначала все рассказала дяде, а не мне? – бесстрастно, хотя и несколько суховато, осведомилась миссис Тачетт.
Изабелла снова помолчала.
– Потому что он лучше знает лорда Уорбартона.
– Да, но я лучше знаю тебя.
– Вы так думаете? – улыбнулась девушка.
– Теперь уже нет. Особенно когда ты так улыбаешься. Можно подумать, будто ты выиграла приз! Полагаю, раз ты отказала лорду Уорбартону, ты рассчитываешь на лучшую партию?
– О, дядя не сказал этого! – с улыбкой воскликнула Изабелла.
Глава 15
Было решено, что две девушки отправятся в Лондон в сопровождении Ральфа, хотя миссис Тачетт и не одобрила этот план. Она сказала, что его могла предложить только мисс Стэкпол, и поинтересовалась, не намеревалась ли корреспондентка «Интервьюера» поселиться всей компанией в меблированных комнатах.
– Мне все равно, где она захочет остановиться, главное, чтобы был местный колорит, – сказала Изабелла. – Именно из-за этого мы и едем в Лондон.
– Полагаю, если девушка отказала английскому лорду, она может делать все, что захочет, – заметила ее тетя. – После такого поступка не стоит обращать внимание на мелочи.
– А вам бы хотелось, чтобы я вышла за лорда Уорбартона? – спросила Изабелла.
– Конечно.
– А я думала, вы не любите англичан.
– Так и есть. Но тем больше причин их использовать в своих целях.
– В этом и заключается ваша идея замужества? – спросила Изабелла и рискнула добавить, что, по ее наблюдению, сама-то тетушка мало пользовалась услугами своего мужа.
– Твой дядя не английский дворянин, – заявила миссис Тачетт. – Впрочем, возможно, даже если бы он им и был, я все равно предпочла бы поселиться во Флоренции.
– Вы думаете, лорд Уорбартон обеспечил бы мне лучшую жизнь, чем моя сейчас? – оживившись, спросила девушка. – То есть я не хочу сказать, будто она слишком уж хороша… Просто я недостаточно люблю лорда Уорбартона, чтобы выйти за него замуж.
– Значит, ты правильно поступила, отказав ему, – согласилась миссис Тачетт самым сдержанным тоном, на который только была способна. – Надеюсь, когда в следующий раз тебе сделают столь блестящее предложение, оно будет соответствовать твоим запросам.
– Подождем, когда оно поступит. Надеюсь, не слишком скоро – сейчас бы мне совершенно этого не хотелось.
– Возможно, тебя вообще этим больше не обеспокоят – если ты собираешься вести богемный образ жизни. Однако я обещала Ральфу не касаться этого предмета.
– Я буду слушаться Ральфа, – сказала Изабелла. – Я очень ему доверяю.
– Его мать будет чрезвычайно обязана! – со смехом воскликнула тетя.
– И это правильно, – с улыбкой парировала Изабелла.
Ральф заверил кузину, что они ни в коем случае не нарушат правила приличия, если втроем будут осматривать столицу Англии, но миссис Тачетт имела на это иное мнение. Как большинство женщин ее страны, давно живущих в Европе, она полностью утратила чувство меры, свойственное в подобных случаях ее соотечественникам, и в своем отношении, не так уж и неразумном, к излишним вольностям, которые позволяло себе молодое поколение «за морями, за долами», проявляла чрезмерную строгость. Ральф сопровождал двух девушек в Лондон и устроил их в тихой гостинице на улице, выходившей на Пикадилли. Сначала молодой человек хотел поселить их в доме отца на Винчестер-сквер – в огромном мрачном особняке, который в это время года был весь погружен в тишину и холщовые чехлы; но затем вспомнил, что кухарка жила в Гарденкорте и в доме некому было готовить еду; тогда местом пребывания девушек был избран Пратт-отель. Сам Ральф поселился в особняке на Винчестер-сквер, где у него была любимая «берлога» и где он с удовольствием существовал независимо от национальной кухни. Молодой человек регулярно посещал Пратт-отель, нанося ранние визиты своим спутницам, которым прислуживал сам мистер Пратт в просторном белом жилете, снимая крышки с утренних блюд. Ральф «забегал» к девушкам после завтрака, и маленькая компания разрабатывала план развлечений на день. Поскольку Лондон в сентябре выглядел не в самом выгодном свете, молодой человек извиняющимся тоном объяснил своим спутницам, к большому возмущению мисс Стэкпол, что в городе в это время нет ни одного живого существа.
– То есть вы, наверное, имеете в виду, что нет аристократов, – заметила Генриетта. – И это лучшее доказательство тому, что, если бы они исчезли с лица земли, этого никто бы и не заметил. Мне кажется, людей здесь достаточно. Конечно, можно сказать, что нет ни души – если не считать три или четыре миллиона населения. Как вы их называете? Нижние слои среднего класса? Они-то и населяют Лондон, но стоит ли принимать их во внимание!
Ральф заявил, что более интересного человека, чем мисс Стэкпол, найти совершенно невозможно, ее общество полностью возмещает ему отсутствие аристократов, и что трудно найти сейчас более довольного человека, чем он. Он сказал правду, поскольку блеклый сентябрь придавал полупустому городу особое, ласковое очарование. Когда молодой человек возвращался вечером в безмолвный дом на Винчестер-сквер, проведя день со своими любознательными соотечественницами, он устраивался в большой сумрачной столовой, где единственным источником света была свеча, которую он прихватывал по дороге из холла. Снаружи было тихо, в доме тоже; когда Ральф открывал одно из окон гостиной, чтобы впустить свежий воздух, до него доносилось негромкое поскрипывание сапог расхаживающего на улице полицейского. Его собственные шаги раздавались в комнате громко и гулко – ковры почти везде были скатаны, и, когда молодой человек передвигался, по дому гуляло грустное эхо. Ральф садился в одно из кресел, глядя на темные пятна картин на стенах, где изображение было неясным и размытым. На огромном темном обеденном столе горела, мерцая, тусклым светом свеча. Казалось, в этой комнате витал дух когда-то происходивших трапез, застольных бесед, давно утративших смысл. Ощущение особой, как будто потусторонней атмосферы, по-видимому, возникало в Ральфе, и молодой человек допоздна засиживался в кресле, ничего не делая и даже не листая вечернюю газету. Ничего не делая – если не считать того, что он постоянно думал об Изабелле. Но, впрочем, мысли о кузине тоже были совершенно пустым занятием – ибо ни к чему не вели и не приносили никакой пользы. Девушка еще никогда не казалась ему такой очаровательной, как в эти шумные дни, когда они проводили время, исследуя глубины и мели столичной жизни. Изабеллу интересовало буквально все – ее переполняли впечатления; она приехала сюда в поисках местного колорита и находила его повсюду. Изабелла задавала так много вопросов, что Ральф не мог на все ответить. Она выдвигала разные теории, которые он не мог ни принять, ни опровергнуть. Компания несколько раз посетила Британский музей и другой, светлый дворец искусств, тот, который своим внешним видом, стилизованным под классическую античность, оживлял ничем не примечательную малоприятную глазу окраину Лондона [24] . Одно утро они провели в Вестминстерском аббатстве, затем отправились на пароходике по Темзе в Тауэр. Молодые люди осматривали картины государственных и частных коллекций, отдыхали под огромными деревьями в Кенсингтонских садах. Генриетта Стэкпол проявила себя неутомимым и более снисходительным туристом, чем Ральф ожидал. Однако ей все же пришлось испытать немало разочарований, и на фоне ее идеализированных воспоминаний о городах Америки Лондон со своей «обветшалой стариной» сильно терял в ее глазах; однако она старалась не фокусировать свое внимание на недостатках, лишь изредка вздыхала и восклицала: «Ну-ну!», но это не имело особенных последствий. По правде говоря, она была не в своей стихии.
24
Речь идет, видимо, о Музее Виктории и Альберта, национальном музее прикладных и изящных искусств. Открыт в 1857 г. Ныне, впрочем, это вовсе не окраина.
– Меня не волнуют неодушевленные предметы, – заметила Генриетта в разговоре с Изабеллой в Национальной галерее и продолжила сетовать на бедность впечатлений, полученных от частной жизни англичан – ей так до сих пор и не удалось в нее вникнуть. Пейзажи Тернера [25] и ассирийские буйволы [26] являлись неадекватной заменой литературным вечерам, на которых корреспондентка надеялась встретиться с цветом Великобритании.
– Где же ваши общественные деятели? Где ваши интеллектуалы? – спрашивала мисс Стэкпол Ральфа, стоя на Трафальгарской площади, словно это было именно то место, где вполне естественно было встретить интересующих ее лиц. – Человек на колонне, как вы сказали… лорд Нельсон? [27] Он тоже был лордом? Его положение было недостаточно высоким, раз памятник пришлось устанавливать на высоте в сотню футов? Впрочем, это прошлое. Оно меня не интересует. Я хочу познакомиться с ведущими умами настоящего. Не стану говорить о будущем, поскольку не очень верю в ваше блестящее будущее.
25
Дж. Тернер – английский художник-пейзажист (1775–1851).
26
Памятник культуры Древнего Востока (Британский музей).
27
Имеется в виду статуя адмирала Нельсона (1758–1805) на колонне в центре Трафальгарской площади. Памятник установлен в честь победы над наполеоновским флотом в Трафальгарской битве (1805).