Портрет леди
Шрифт:
– Он превосходный человек, – произнес мистер Тачетт тоном, в котором сквозило явное ободрение. – Его письмо оказалось самым приятным из всех, которые я получил за последние несколько недель. Полагаю, одной из причин того, что оно мне понравилось, заключалось в том, что в нем речь шла о тебе – разумеется, если не считать тех строк, что он написал о себе самом. Но, наверное, лорд пересказал тебе свое письмо целиком?
– Он рассказал бы мне обо всем, о чем я захотела бы спросить, – произнесла Изабелла.
– Но ты не сочла нужным полюбопытствовать?
– Мое любопытство не имело бы никакого смысла, раз я решила отказать лорду.
– Ты не нашла его предложение достаточно привлекательным? – спросил мистер Тачетт.
Девушка на мгновение задумалась.
– Наверное, это так, – наконец призналась она. – Но я не знаю, почему.
– К счастью, девушки не обязаны объяснять причины, – заметил ее дядя. – А предложение все-таки заманчивое, хотя я не понимаю, почему англичане должны выманивать нас из нашей страны. Мы-то, конечно, пытаемся заманить их к себе, но это только потому, что наше население еще недостаточно многочисленно. А здесь, как ты видишь, довольно тесно.
– Да и для вас нашлось, – заметила Изабелла, переведя взгляд на великолепный вид за окном.
Мистер Тачетт многозначительно и лукаво улыбнулся.
– Здесь есть место для всех, моя дорогая, кто платит. Иногда мне кажется, я заплатил слишком много. Возможно, тебе тоже придется дорого заплатить.
– Возможно, – согласилась девушка.
Последнее замечание дяди дало больше пищи ее уму, чем ее собственные мысли, – он отнесся к ее дилемме мягко и понимающе, и это, как ей казалось, доказывало, что ее чувства – естественны и разумны, что она вовсе не стала жертвой заносчивости и непомерных амбиций – амбиций неопределенных и потому недостойных. Неопределенность не была связана с намерением заключить союз с мистером Гудвудом – хотя девушка не хотела отвечать взаимностью своему надежному английскому поклоннику, желания поручить заботу о своей персоне молодому человеку из Бостона у нее тоже не было. Прочтя его письмо, наша героиня еще больше уверилась в своем решении – влияние Каспара Гудвуда на нее именно в том и заключалось, что он словно лишал ее крыльев. В манерах мистера Гудвуда было что-то неуемное, напористое и деспотичное. Порой Изабеллу преследовала мысль о том, – хотя ей всегда было все равно, что думают о ней другие, – понравятся ли мистеру Гудвину ее поступки. Ситуация усложнялась еще и тем, что, в отличие от большинства известных ей мужчин, в отличие от бедного (именно такой эпитет стала применять теперь к нему Изабелла) лорда Уорбартона, Каспар Гудвуд был (или казался) воплощением энергичности. Нравилось ей это или нет, но в нем чувствовалась огромная энергия – это ощущалось даже при непродолжительном общении с ним. Мысль об ограничении свободы сейчас, когда она отказала даже такому претенденту, как лорд Уорбартон, была особенно неприятна Изабелле, поскольку девушка была довольна своим столь твердым проявлением независимости. Порой ей действительно казалось, что Каспар Гудвуд был ее судьбой, и это выглядело неоспоримым фактом; ей казалось, что, если даже и удастся на время ускользнуть от него, он возникнет снова, и уж тогда точно завладеет ею на выгодных для него условиях.
Изабелле совершенно не хотелось брать на себя никаких обязательств. Именно поэтому девушка столь охотно приняла приглашение тети, которое подоспело как раз в тот момент, когда она со дня на день ждала очередного появления мистера Гудвуда, – теперь у нее появился весьма убедительный ответ на вопрос, который молодой человек, несомненно, готовился задать ей. Когда Изабелла в день визита миссис Тачетт в Олбани сказала Каспару, что не готова обсуждать сложные вопросы, поскольку полностью поглощена мыслями о предстоящем путешествии в Европу, он отказался принять такой ответ и теперь пересек океан в надежде получить более благоприятный. Для молодой романтичной девушки простительно было воспринимать Каспара Гудвуда как посланца неотвратимого рока, но читатель имеет право потребовать более подробное описание ситуации.
Каспар Гудвуд был сыном известного владельца фабрик по переработке хлопка в Массачусетсе, сколотившего на этом бизнесе значительное состояние. В описываемое нами время молодой человек руководил предприятием с недюжинной хваткой и умом, несмотря на серьезную конкуренцию и период вялого развития экономики, это позволяло удерживать производство от спадов. Большую и лучшую часть образования он получил в Гарварде, где, впрочем, приобрел больше известность как гимнаст и гребец, нежели как приверженец приобретения знаний. Позже Каспар понял свою ошибку и, оставаясь превосходным спортсменом, приобрел превосходные познания и в других областях. У него оказались отличные способности к техническим дисциплинам, и молодой человек в конце концов даже разработал улучшенный процесс хлопкопрядения, который теперь широко использовался и носил его имя, – вы могли даже видеть в связи с этим изобретением его имя в газетах. Каспар показал Изабелле статью в «Интервьюере» – ее писала, кстати сказать, вовсе не мисс Стэкпол, при всем своем сочувствии к его сердечным делам. У мистера Гудвуда был большой талант бизнесмена и руководителя – он превосходно умел заставить людей служить его целям и разделять его точку зрения, то есть «управлять» людьми. Чтобы дать окончательную оценку его способностям, нужно упомянуть о непомерных амбициях мистера Гудвуда. Знакомые всегда считали его способным на нечто большее, чем управление фабрикой по переработке мягкого хлопка, – в самом молодом человеке не было ничего «мягкого», и друзья считали само собой разумеющимся, что он не будет заниматься этим бизнесом вечно. Однажды Каспар сказал Изабелле, что если бы Соединенные Штаты не были столь миролюбивой страной, он нашел бы свое место в армии. Молодой человек искренне жалел, что Гражданская война закончилась как раз тогда, когда он достаточно повзрослел, чтобы надеть погоны. Каспар был уверен – случись сейчас нечто подобное, в нем обязательно бы проявился талант военачальника. Изабелле приятно было верить в его командирские способности, и она сказала тогда, что ради него не стала бы даже возражать против войны. Это заявление встало в ряд с тремя-четырьмя наиболее обнадеживающими фразами, которые Каспару удалось вытянуть из девушки, и ценность его нисколько не упала после высказанного потом ею по поводу столь бессердечных слов сожаления, поскольку она не стала ставить об этом молодого человека в известность. Так или иначе, но Изабелле нравилось представлять мистера Гудвуда командиром. Другие черты характера молодого человека нравились ей гораздо меньше. Фабрики по переработке хлопка ее нисколько не интересовали, а «патент на изобретение» Гудвуда оставил ее и вовсе совершенно равнодушной. Изабелла ценила в Каспаре мужественность, но при этом считала, что было бы лучше, если бы он выглядел немного по-иному. Слишком тяжелый квадратный подбородок и прямая, словно «деревянная», осанка позволяли сделать предположение о прекрасной приспособляемости молодого человека к любой жизненной ситуации и неспособности тонко чувствовать. Изабеллу также раздражала его привычка всегда одеваться одинаково. Не то чтобы казалось, что Каспар постоянно носил один и тот же костюм, – наоборот, его наряды выглядели даже как-то слишком новыми; но все они, казалось, были пошиты по одному образцу, по одной выкройке. Изабелла не раз укоряла себя – глупо было придираться по пустякам к столь значительному человеку. Впрочем, она понимала, что, если бы она была влюблена в него, эти придирки мало чего бы стоили. А поскольку никакой любви с ее стороны не было, она не могла не критиковать его недостатки – как малые, так и крупные. В число последних входила постоянная и чрезмерная серьезность. Впрочем, скорее не сама серьезность – это свойство само по себе не может быть чрезмерным, – а способы ее проявления. Каспар был слишком прост и безыскусен – когда кто-то оставался с ним наедине, молодой человек чересчур много говорил на одну и ту же тему, а на людях замыкался в себе и стремился отмалчиваться. И все же мистер Гудвуд был самым значительным из всех, кого когда-либо знавала Изабелла, а в глубине души она считала его и самым умным. Это было довольно странно; девушке и самой не нравилась противоречивость собственных впечатлений. Каспар Гудвуд никогда не соответствовал ее представлению о восхитительной личности и именно поэтому не годился для Изабеллы. Однако теперь, когда лорд Уорбартон, который не только соответствовал этому представлению, а даже превосходил его, попытался заслужить ее расположение, она тоже не чувствовала удовлетворения. И это поистине было странно.
Осознание собственной непоследовательности, однако, отнюдь не помогло Изабелле сочинить ответ мистеру Гудвуду, и она решила пока не удостаивать его ответом. Раз он решил преследовать ее, так ему и надо – должен же он понимать, что Изабелла не одобрит его появление в Гарденкорте. Девушка уже подверглась атаке одного поклонника, и, хотя не было ничего неприятного в том, чтобы оказаться в центре внимания сразу двух мужчин, ей не нравилась перспектива «разбираться» с двумя влюбленными одновременно, даже если это «развлечение» состояло в отказе обоим. Изабелла не стала отвечать мистеру Гудвуду, но через три дня написала лорду Уорбартону, и это послание неотделимо от нашей истории.
«Уважаемый лорд Уорбартон, долгие размышления не заставили меня изменить мнение по поводу Вашего предложения, которое Вы столь любезно сделали мне несколько дней назад. Я не могу представить Вас своим мужем и не могу представить Ваш дом – любой из Ваших многочисленных домов – своим. Обсуждать это бессмысленно, и я убедительно прошу Вас больше не возвращаться к этой мучительной для меня теме. Каждый из нас смотрит на жизнь со своей точки зрения – это привилегия даже самых слабых и робких. Я никогда не смогу посмотреть на нее с Вашей. Надеюсь, такое объяснение удовлетворит Вас. Прошу Вас поверить, что я с должным уважением отнеслась к Вашему предложению.
С этим же чувством уважения,
искренне Ваша,
Изабелла Арчер».
Пока автор этого послания раздумывала над тем, каким образом лучше отправить его адресату, мисс Стэкпол без колебаний приняла очередное решение. В связи с этим она пригласила Ральфа Тачетта на прогулку по саду и, когда молодой человек, как обычно, с благожелательной готовностью согласился, сообщила, что намерена переговорить с ним по важному делу. Могу сообщить читателю по секрету, что при этих словах Ральф – поскольку он успел уже достаточно постигнуть характер молодой дамы, которая, как ему казалось, была способна добиваться своей цели любой ценой, – вздрогнул. Он сделал это невольно – ему же пока не пришлось, собственно, измерить размеры и границы ее нескромных притязаний, – и он поспешно выразил любезное желание быть ей полезным, не преминув, впрочем, сообщить, что побаивается ее.
– Когда вы так на меня смотрите, у меня начинают дрожать колени и все силы покидают меня. Я трепещу и молю только о том, чтобы найти силы выполнить ваши команды. Подобный взгляд я не видел ни у одной женщины.
– Ну-ну, – добродушно улыбнулась Генриетта. – Если бы я не подозревала раньше, что вы всегда подтруниваете надо мной, то сейчас бы поняла точно. Конечно, надо мной легко шутить – я выросла совершенно в другой обстановке и воспитана в других понятиях и привычках. В Америке со мной никогда не говорили в таком вольном тоне, как вы. Если джентльмен там вступает со мной в беседу, мне не нужно задумываться, что скрыто за его словами. Наши люди естественнее и проще. Я, признаться, и сама очень проста. Конечно, если вам доставляет удовольствие потешаться надо мной, ради бога – я все равно предпочту быть самой собой, а не вами. Я вполне довольна тем, какая я есть, и мне ни к чему меняться. И очень многим я именно такой и нравлюсь. Правда, это все мои простодушные соотечественники-американцы! Очень многие люди воспринимают меня такой, какая я есть, и это исключительно американцы! – В последнее время Генриетта изъяснялась тоном, в котором слышалась беспомощная невинность и слабость. – Так вот, я прошу вас помочь мне – мне все равно, станете вы смеяться надо мной или нет. Я согласна забавлять вас, раз вам так это нравится. Я хочу, чтобы вы помогли мне в деле, которое касается Изабеллы.
– Неужели она причинила вам какой-нибудь вред? – спросил Ральф.
– Если бы это было так, вряд ли я стала бы ставить вас в известность. Я боюсь, как бы она не причинила вред себе.
– Думаю, ваши опасения имеют под собой основания, – согласился Ральф.
Его спутница остановилась, бросив на молодого человека именно тот взгляд, от которого у того дрожали колени.
– Полагаю, это тоже бы развлекло вас, судя по вашему тону. В жизни не встречала такого равнодушия!
– Равнодушия к Изабелле? Никогда в жизни.