Портрет моего отца
Шрифт:
— Что не было тракторов и вертолетов? — спросил Коля.
— Не умничай, Бурлаков, ты прекрасно все понял. Царское правительство учло оторванность села Мартемьяпова от внешнего мира и превратило его в одно из мест ссылки неугодных ему людей… Бурлаков, сколько раз можно тебя просить? Не вертись, ты мешаешь вести урок.
Тем временем в классе шла скрытая война. Между друзьями Коли Бурлакова и сторонниками вихрастого паренька велась активная перестрелка из маленьких рогаток тугими бумажными
— Сюда ссылались, — продолжала учительница, — дворяне-декабристы и бунтовавшие крестьяне, народники из разночинце» и рабочие из первых марксистских кружков России… Казаки и первопоселенцы испокон веку селились на высоком берегу, на лучших землях, и назывался этот берег Слободой. А ссыльным отводили место за рекой, где надо было самим корчевать лес. С давних пор между слободскими и зареченскими шла вражда, конец которой был положен лишь в начале тридцатых годов, с окончательной победой коллективизации…
И в это время шальная пулька все-таки попала в нее и стеганула довольно больно.
— Так. Кто это сделал? — спросила учительница. — Ну? Кто? Не хватает мужества сознаться? Где же ваш хваленый сибирский характер? А?
Вихрастый поднялся и сказал, глядя в пол:
— Я. Нечаянно.
— Так, Горбатов…
Но тут вскочил, грохнув крышкой парты, Коля:
— Он врет! Это я стрельнул!
— Так…
— Сам ты врешь! — крикнул вихрастый. — Все зареченские вруны и горлодеры! Не верьте ему!
— А слободские — куркули и жулики, — сказал Коля. — Я сказал — я стрельнул, значит, я!
— Так, — сказала учительница, опустилась на стул н взялась руками за голову. — Что они кричат? Что они кричат, а? Варвары. Чему я вас здесь учу? Что я только сейчас говорила? — Она вздохнула. — Завтра оба придете с родителями.
Коля Бурлаков сел, но вихрастый Горбатов остался стоять.
— Это несправедливо, — сказал он.
— Почему?
— Потому что батька меня высекет, как Сидорову козу, а его только бабка выругает, да и то потом мамашка пожалеет и конфетку даст. Он потому и смелый такой… Николай Натальевич.
— Ах ты гад! — Коля кинулся на него, и началась всеобщая свалка.
— Бей слободу!
— Бей зареченских!
Домой он пришел в хорошеньком виде: с разбитым носом, с заплывшим глазом, а главное, в порванной куртку и разодранных штанах. Вся обнова пропала.
Мать с бабкой в это время как раз огород копали. Он хотел проскочить незаметно, но мать его окликнула:
— Коля, а ну-ка иди сюда!
— Господи, боже мой! — заохала бабка. — Опять?
— Коленька, сыночек, что же это? Кто ж тебя так?
Коля
— Ну разве ж можно так, ирод ты окаянный? Ведь только что новое все на тебя надели. Где же па тебя напасешься-то, в чем же ты теперь пойдешь? А?! Паразит ты проклятый. Я-то думала, тебе еще на будущий год хватит.
— Подождите, мама. Коля, кто тебя избил?
— Со слободскими опять, небось, дрались? Ну, что молчишь, внучек? С Лешкой Горбатовым дрался? С Лешкой, наверное, с кем же еще!
Коля упрямо молчал.
— Ну ладно, — сказала мама.
Воткнула в землю лопату, подняла телогрейку и, натягивая ее па ходу, зашагала к калитке.
— Наташа! — позвала ее испуганно бабка. — Наташа, ты куда? Постой. Ах ты господи, из-за тебя окаянного, — дала подзатыльник внуку, — как бы до греха не дошло.
Бросила лопату и торопливо засеменила следом за дочерью.
Коля огородами тоже за ними. Видел, как мать широким шагом, не оглядываясь, перешла через мост над вздувшейся желтой рекой и стала подниматься к слободе. За ней, оскальзываясь, поспешала бабушка.
Коля опередил их, спрыгнул с забора во двор Горбатовых и сразу увидел Лешку, который умывался у крыльца, сестра ему из кружки сливала. Увидев Кольку, она тихо пискнула, а Лешка выпрямился и, косо глядя единственным незаплывшим глазом, сжал кулаки.
— Леха, тикай! — сказал Коля. — Мамка моя сюда идет.
Они как раз успели спрятаться за угол сарая, когда мать ногой распахнула калитку. Сквозь щели видели, как навстречу ей вышла с крыльца мать Лешки — Катюша, в той самой кофточке, которую недавно ей подарила Наталья.
— Ну, — спросила Катюша, — что скажешь, подружка?
— Я вот тебе что скажу… — Она задохнулась даже. Коля никогда такой не видел мать: глаза побелели от гнева. — Если кто-нибудь, твои или чей другой, моего еще тронет…
— Ну, чего уж ты так? Пацаны дерутся.
— Ты знаешь, о чем я говорю. Если кто-нибудь еще моего тронет… — Она схватила вилы, стоявшие у стены сарая, и, перевернув, воткнула их в землю. — Убью. Поняла? Ты меня поняла?
— Поняла, — тихо сказала Катюша.
— Ну вот…
Бабушка подошла сзади к дочери, потянула ее за рукав:
— Пойдем, Наташа, пойдем…
В это время в калитку вошел отец Лешки — широкоплечий мужик в промасленной спецовке — и остановился, немного растерянный.
— Ого! У нас гости? Здравствуй, Наташа.
— Здравствуй.
— Отчего не заходишь в дом?
— Некогда. Огород надо копать. За меня некому. — Мать повернулась и вышла, бабка незаметно за ней.
Лешкин отец спросил:
— Чего она приходила?
Катюша с ленцой пожала плечами и потянулась.