Портрет семьи (сборник)
Шрифт:
Преподавала в школе и в ПТУ. Школа была с сильным уклоном в гуманитарные науки, поэтому химия остальными учителями, родителями и учениками воспринималась как чужеродное наслоение, вроде бородавки. Кому нужны бородавки?
В кулинарном ПТУ я читала курс по организации общественного питания. Спрашивается: что я понимаю в общественном питании? Во-первых, есть учебники, а я человек быстро и хорошо обучаемый. Во-вторых, преподавать то, что никому не нужно, труда не составляет.
В моей трудовой книжке значится районный отдел образования, где я трудилась методистом, парикмахерская, где была администратором, контора по озеленению —
Цех вскорости разгромили не то конкуренты, не то бандиты, не то милиция.
Прыгая с места на место, я руководствовалась двумя критериями — зарплатой и географией. Пока Лешка был маленьким, близость к дому имела решающее значение. До последнего времени зарплаты хронически не хватало. А когда десять лет назад наступили последние времена, и я выписывала липовые накладные на липовые газированные напитки, и в семье был полный швах, единственным моим желанием было добровольно сдаться в психиатрическую клинику, попроситься на койко-место.
На помощь пришла подруга Люба, мой добрый ангел. Она купила мне с Лешкой квартиру и заставила своего мужа Антона устроить меня на работу в нефтяную корпорацию. Там я и тружусь поныне, довольная окладом и регулярными премиями.
Ответ на вопрос, почему я не приобрела нормальную специальность, не делала карьеру на последнем месте работы, прост и сложен. Прост для миллионов женщин, которые спросят в свою очередь: зачем мне это нужно, когда мне было думать о карьере? Сложен, потому что надо рассказать всю свою жизнь. Если коротко: в нашей семье (муж, Лешка и я) упор делался не на служебный рост, а на самосовершенствование. Муж по этой тропе двигался семимильными шагами, я брела за ним.
Выбиться из преподавателей в завучи или заместители директора ПТУ — какая проза по сравнению с тремястами двадцатью новыми прочитанными книжками! Наши интересы, моральные приоритеты, победы и свершения лежали вне производственных коллективов. Вот только кушать хотелось!
Поэтому я работала где попало, а муж почти не утруждался, не опускался до прозы бытия.
Поздоровавшись с коллегами, прохожу в дальний угол комнаты, где находится мой стол. Место стратегически выгодное. Компьютер повернут так, что никому не видно изображение на мониторе.
Если кто-то приближается, я всегда успеваю переключиться на рабочую программу, закрыть книжку, которую скачала дома из Интернета и читаю.
Со стороны посмотреть — я вечно уткнута взором в экран. Нужно иметь ноль целых пять десятых пяди во лбу, чтобы выполнять мои обязанности восемь рабочих часов. Двух часов вполне хватает.
А если книга интересная, то работа не волк, до завтра не убежит.
Сослуживцы ко мне относятся хорошо. Во-первых, усвоили, что я не рвусь в карьерные выси. Во-вторых, не поддаюсь на провокации, интриги и не вступаю в группировки. В-третьих, можно поплакаться мне в жилетку с гарантией, что дальше информация не уйдет. В-четвертых, меня охраняет имя Антона Хмельнова — полуолигарха-получиновника. С Любиным мужем я на короткой ноге, мы знакомы со студенчества, хотя сейчас видимся нечасто.
Вокруг, конечно, бушуют страсти, текут подводные течения, плетутся козни, выстраиваются ходы-выходы — все десять лет, что я работаю. То нас из управления делают департаментом, то сокращают, то укрупняют, то вакансии открываются по случаю повышения начальства, то варягов присылают, то просто народ заскучает и начинает кого-нибудь со свету сживать.
Сама себе напоминаю центр торнадо. В центре вихревой воронки — зона покоя, в которой я отсиживаюсь и наблюдаю, как одного подхватывает и уносит прочь, другого волочит по земле, и кости все его перебиты. Нет, тут я, пожалуй, на себя наговариваю. Когда я вижу, что отчаянно несправедливо сжирают человека, то подаю голос. На каком-нибудь общем собрании беру слово и поясняю, как все это выглядит с точки зрения элементарных норм порядочности и человеколюбия.
Поэтому меня называют «наш нравственный камертон» или «священная корова с правом решающего голоса». Но своим коровьим правом я пользуюсь нечасто. Как правило, все овцы на заклание есть волки в овечьей шкуре.
Сегодня мне не читается и уж тем более не работается. Выслушала свою коллегу, Олю Маленькую. Она подошла как бы по делу, с бумажкой, и жалуется на Олю Большую. Еще неделю назад две Оли были неразлейвода, несмотря на разницу в возрасте — тридцать и пятьдесят шесть. Нынче светит сокращение, Олю Большую, как пенсионерку, могут турнуть в первую очередь. Она ведет работу, чтобы уволили Олю Маленькую за профессиональную непригодность.
Через час подходит Оля Большая. В ее изложении картина выглядит диаметрально противоположной.
Мол, столько сделала для этой особы, а она неблагодарная, за неблагодарность надо наказывать.
А мне хочется поговорить с ними просто по-бабьи, о своем. Это была бы сенсация! У Оли Маленькой глаза бы полезли из орбит.
— Да вы что, Кира Анатольевна! Вы беременная, честно? Я думала, вы давно не… то есть, конечно, — запутается Оля.
— Предохраняться надо! — авторитетно заявит Оля Большая, которая уж точно «давно не…».
— Девочки! Что же мне делать? Срок большой!
— Избавляться! — скажут они хором.
— Даже я на второго не отважилась, — попеняет Оля Маленькая.
— Какие дети, когда бабушкой скоро будешь? — задаст разумный риторический вопрос Оля Большая.
У обеих во взоре я прочту нетерпение — включить сарафанное радио, идти дальше рассказывать потрясающую новость. И зашушукается народ, забросает меня косыми взглядами. Покатится волна, дойдет до Антона. Информатора он, конечно, обматерит, а потом меня призовет. Антон хороший мужик, только очень богатый и замордованный десятилетиями ответственной работы.
— Не твое собачье дело! — скажу ему я.
— Ты мне четко отвечай! Есть факт или нет факта налицо?
— Он не на лицо, он в животе.
— Ты сдурела на старости лет?
— Тебя, благодетеля, не спросила, с кем мне спать и от кого рожать!
— Кира! — будет орать он мне в спину, потому что я развернусь и уйду. — Кира! Если что-то надо, передай моему секретарю!
Мечты, мечты! Никому я не признаюсь, сплетники могут отдыхать. Через несколько месяцев у меня вырастет живот, но никто не заподозрит, по какой причине. В моем возрасте женщины легко полнеют. Я буду говорить: «Климакс, на гормонах сижу, от них вес прибавляется». А потом уйду в декретный отпуск, и все выпадут в осадок. Но этой трогательной картины я не увижу. Господи, помилуй! Не дай лицезреть сослуживцев в осадке! Иначе от стыда рожу раньше времени!