Портрет смерти. Холст, кровь
Шрифт:
– Почему же бред, – возразила Варвара. – Бред – это мнение или убеждение, не согласующееся с реальностью. А в нашем случае все прекрасно согласуется и встает на свои места. У господина Гуго были неважны финансовые дела. Неприятности сыпались отовсюду. Особо беспокоили Изабелла с Генрихом, которым много лет удавалось держать его на крючке. Отшить любимых родственников никак не удавалось. А тут еще чудовищный ребенок Марио со своей рыбообразной гувернанткой, сумасшедшая Кармен бегает по дому. Никакой приватности, жизнь стремится к аду. Жена прикладывается к бутылочке. А главное, родные брат и сестра начинают что-то замышлять против господина Гуго. Во всяком случае, кто-то из них…
– О, вы не знаете, что такое интуиция художника, – улыбнулся
– Мы знаем, что такое женская интуиция, – пробормотал я. – Тоже штука беспокойная.
– Слава не грела, положение в обществе трещало, родные люди вытягивали деньги, да еще это состояние вечно растущего дискомфорта…
– «Замыслил я побег» называется, – пробормотал я. – Ну, что ж, человеку не возбраняется начать новую жизнь. А напоследок такая масть покатила: известный авторитет за бешеные бабки предложил написать свою дочь и выложил авансом практически всю сумму. Вы прекрасно продумали, обзавелись сообщниками в разных сферах…
– Не сообщниками, – улыбнулся Гуго, – а людьми, согласными за вознаграждение сделать тот или иной пустяк. И всю жизнь молчать во имя собственной же безопасности. С болтунами и проходимцами я не связывался. Люди порядочные. Хорошо, господа, учитывая ваше профессиональное любопытство, постараюсь объяснить. Вы же не растрезвоните всему свету?
– Мы будем молчать, как могила, – поклялась Варвара.
– Никогда не говори этого слова, – испугался я.
Эндерс тихо засмеялся.
– Не такой уж я злодей. Воздаю исключительно по заслугам. Кстати, Эльвира никогда не упоминала про мою последнюю картину?
– Что-то было, – нахмурилась Варвара. – Ваш последний бессмертный шедевр пропал вместе с вами.
– Я назвал его «Семейка Эндерсов», – гордо сообщил художник. – Картина небольшая, сорок на пятьдесят, но увлекла, знаете ли… – он многозначительно похмыкал. – Документ разоблачительного свойства. Если хотите, могу вам утром его показать. Разумеется, мне не хотелось работать над «эпохальным» портретом дочери Басадены, хотя девочка смазливая. В общем, в ночь на понедельник 13 августа я закончил работу со своим «святым» семейством, упаковал его и был таков.
– Как просто, – скептично заметила Варвара.
– Удивительно просто, – согласился Гуго. – Косметические принадлежности были припасены заранее. Ушел я тем самым путем, каким пришли вы.
– Но там высоко, – справедливо заметила Варвара. – В доме не было таких лестниц. А лазить по веревкам с вашей, извините, мышечной массой…
– Пустяки, – отмахнулся Эндерс. – У меня имелась метровая алюминиевая лестница с загнутыми концами. Иногда я пользовался ею в студии. В морозильной камере на специальной тележке покоилось ледяное ваяние в форме усеченной пирамиды с углублениями для ног. Изваял, знаете ли, – развел руками творец. – Холодильное оборудование, которым я давно не пользуюсь, позволяет и не такое. В эти строения в глубине сада никто не заходит, поэтому я не опасался, что подсмотрит недоброжелатель. Пирамида высотой в метр, не сложно было выкатить ее на тележке, доставить по аллее к стене, всего лишь наклонить… и на скользунах пирамида сползла к стене, встав именно там, где надо. Я отвез обратно тележку, взобрался с рюкзаком на пирамиду, забросил на стену легкую лестницу, позвонил на пульт, прежде чем вскарабкаться, произнеся условное слово, и ровно на минуту сигнализация была отключена. Пришлось попотеть. Но чего не сделаешь ради лучшей жизни? Взобрался на гребень, перевернул лестницу, сполз по ней к Липке, повис на последней перекладине, а он уж расщедрился – бросил мне под ноги какой-то мешок с травой. Ледяная глыба к утру растаяла – немудрено, всю ночь почти тридцать по Цельсию… Затем я отправился на окраину городка, где был арендован домик, там я временно трансформировался в дворника Энрико, чтобы была возможность регулярно наблюдать за поместьем. Тынис парень хоть и неплохой, но абсолютно не владеет навыками частного сыщика.
– Такое ощущение, что вы задействовали под свою авантюру половину населения Испании, – усмехнулся я. – Садовник Тынис, Клаус Липке, люди, сдавшие вам дом, устроившие дворником, человек на пульте, парень с девушкой, якобы видевшие вас в пижаме на берегу реки, и чьи показания прозвучали для полиции крайне убедительно…
– Эти двое голубков собираются жениться, – усмехнулся художник. – Им до зарезу нужны деньги. Ради двадцати тысяч евро они готовы сыграть даже Ромео с Джульеттой – да так, что не подкопаешься.
– Кто еще?
– Как кто? – удивился Эндерс. – Доктор Зло… простите, доктор Санчес. Наш верный, преданный друг. Благодаря его стараниям мы и обрели нужное невостребованное тело. Член одной барселонской преступной организации. Разбился, падая с крыши. За телом никто не явился. И немудрено, у него такой богатый послужной список…
– Ну, хорошо, застарелый вывих плеча, отсутствие мизинца… Но карта зубов?
– Он же говорит, доктор Санчес, – буркнула Варвара.
– Воистину, – признал Эндерс. – У покойника были неплохие зубы, и доктор Санчес на свой страх и риск вклеил снимок в мою карту, предварительно удалив из нее подлинную. И только после этого тело сожгли.
– А он у вас отважный друг…
– Да нет, фактически доктор Санчес не рисковал. Трудно найти причину, почему полиция стала бы делать экспертизу данного медицинского документа. Полковник Конферо с таким воодушевлением приветствовал мой труп…
– Вы уже знаете, что здесь произошло?
– Да, – художник поднялся с корточек. – Все сестры получили по серьгам. Жалко полицейского с супругой, они пострадали безвинно. Но в этом, хочется верить, не моя заслуга. Итак, господа, практически все кончено. Пятый час утра. Город спит. Спит охрана на воротах, которой час назад Тынис подлил в чай сильного снотворного. Минут через двадцать этот дом должен вспыхнуть, как карточный домик. Тынис позаботится. Он уже разливает горючее. В доме найдут несколько обгорелых тел – увы, с пулевыми отверстиями, и полиция будет строго придерживаться версии пьяного дебоша в исполнении Генриха, по ходу которого состоялась перестрелка с Йораном Воргеном, и погибли, кроме них, еще две женщины. Малолетний Марио, надеюсь, будет нейтрализован.
– Да бог с вами, – ужаснулся я. – Полиция не пойдет на такое безумие.
– Я думаю, она с ним справится, – снисходительно улыбнулся художник. – Пока вы бегали по саду и выслушивали признания моего младшего братца, я переговорил по телефону с майором Сандальей. Он неглупый продажный коп, озабоченный проблемой карьерного роста. Двести тысяч евро помогут майору справиться с чувством долга. Полиция прибудет не раньше огнеборцев, не волнуйтесь. Мы с вами успеем покинуть особняк до пожара. Честно говоря, – художник глубоко вздохнул, – не могу уже видеть этот дом. Я пережил в нем столько всего… Я его просто ненавижу! Вилла застрахована на крупную сумму, которой хватит на пять лет безбедной жизни. Страховку получит мой дальний родственник по материнской линии, проживающий в Лилле. Он уже в курсе и с нетерпением ждет комиссионных.
– Ну что ж, – понятливо улыбнулся я. – Я думаю, года через три стоит ждать триумфального воскрешения знаменитого сюрреалиста. Возвращения к жизни и к работе. Вы потрясете мир, господин Эндерс, явившись восхищенной публике, возродите бешеный интерес к своей персоне и своему творчеству. А пока можно и отдохнуть.
– Не будем загадывать, что должно состояться через несколько лет, – вкрадчиво произнес художник. – Но если Гуго Эндерс когда-нибудь вернется в большой мир, вы узнаете об этом в числе первых.