Портрет влюбленного поручика, или Вояж императрицы
Шрифт:
Очередное возвращение на родину оказалось для А. С. Строганова не слишком удачным. Его жена влюбилась в тогдашнего фаворита императрицы, И. Н. Римского-Корсакова, и вместе с ним оставила двор, мужа и Петербург, предпочтя затворническую жизнь в Москве. Граф не стал доводить дела до развода и остался при дворе в числе наиболее близких Екатерине лиц, прежде всего советчиком в вопросах искусства. На музыкальных вечерах его обязанностью было подсказывать императрице те фрагменты исполнения, которые будто бы вызывали ее одобрение или приводили в восхищение. Она прислушивается к строгановским советам в отношении Эрмитажа, а сам А. С. Строганов решает посвятить искусству жизнь своего побочного сына, будущего архитектора А. Н. Воронихина. Во всяком случае, именно такой род родства соединял в глазах современников нового президента с усиленно поддерживаемым им зодчим, который получает ответственнейший заказ на Казанский собор.
А. С. Строганов приходит
Для Боровиковского появление А. С. Строганова означало возможность дальнейшего продвижения по лестнице академических званий. 17 ноября 1802 года в собрании Совета он назначается к баллотированию в советники Академии. Спустя месяц, 11 декабря, в так называемом большом собрании его избирают советником одновременно с С. С. Щукиным и теми двумя художниками, с которыми он раньше баллотировался в академики — перспективистом Алексеевым и пейзажистом Мартыновым. К живописным работам в Казанском соборе Боровиковский привлекается вместе с другими связанными с Академией живописцами. Правда, доставшиеся ему образа не могут быть названы особенно важными по их положению в соборе, тем не менее это полотна, которые он выполняет наряду с живописцами-академистами. К ним относились четыре евангелиста и „Благовещение“ для царских врат главного иконостаса, а также четыре местных образа для второго и третьего иконостасов — Константина и Елены, Антония, Феодосия и великомученицы Екатерины. Общая сумма гонорара составляла три с половиной тысячи рублей.
Но не характер образов и тем более не размер заработка привлекали художника к этому заказу и заставляли писать родным, что именно Казанский собор находится в центре его внимания и требует всех сил. Сама по себе постройка имела особенное значение для северной столицы. Задуманный Павлом, собор должен был быть осуществлен под руководством А. С. Строганова, который ставит условием участие в нем только русских мастеров. С назначением графа президентом Академии строительство Казанского собора приобретает ведомственный академический характер, причем Александр I уделяет ему нисколько не меньшее, чем отец, внимание. 27 мая 1801 года им самим был заложен первый камень этого необычного сооружения, которое уже тогда воспринимается как памятник всему александровскому времени.
Распространенное убеждение о подражании А. Н. Воронихина собору Петра в Риме не имеет никаких действительных подтверждений. В то время как римский собор представлял сочетание фрагментов, решенных разными зодчими, Казанский собор был задуман как совершенно своеобразное стилистически цельное сооружение, открывающееся грандиозными колоннадами со стороны северного и южного фасадов. По идее А. Н. Воронихина, возникавший архитектурный ансамбль оформлял сразу три больших площади, становясь своеобразным центром города. Оставшаяся неосуществленной южная колоннада должна была иметь на концах крыльев проезды на Казанскую улицу и вдоль Екатерининского канала. Перед северным и южным фасадами предполагалось соорудить организующие площади обелиски. Первый из них вначале и существовал, но в целом осуществить свой замысел архитектору не удалось. Строительство ограничилось реализацией части связанного собственно с Невским проспектом проекта, и тем не менее сама идея собора приобрела для современников символическое значение и одинаково увлекала чувства и воображение петербуржцев и художников-исполнителей. Не случайно именно перед Казанским собором служится торжественный молебен перед отъездом М. И. Кутузова в действующую армию в качестве главнокомандующего, собравший бесчисленные толпы народа. В собор передаются захваченные у наполеоновских войск знамена, слитки награбленного серебра, и, как в Москве из возвращенных сокровищ были отлиты грандиозные паникадила кремлевского Успенского собора, так в Петербурге, по желанию казаков, из них должны быть отлиты скульптуры евангелистов. Весной 1813 года Казанский собор выбирается как место погребения М. И. Кутузова. Иными словами, еще не построенный, он становится национальной святыней.
Живописные работы не связывали исполнителей особенно жесткими сроками. Правда, Боровиковский со свойственной ему добросовестностью одним из первых представляет требуемые картоны и 8 октября 1804 года получает одобрение Совета Академии. Однако в дальнейшем оговоренного архитектором времени Боровиковскому, как, впрочем, и иным живописцам, оказывается недостаточно. К назначенному сроку — 1 ноября 1809 года образа еще не были кончены. Показанные весной следующего года, они в апреле по желанию художника вернулись к нему в мастерскую для поправок. Трудно сказать, сколько еще недель или месяцев понадобилось мастеру для доработок. Одно достоверно, что ко дню освящения собора — 15 сентября 1811 года все живописные работы были завершены, а то, что свой заказ Боровиковский выполнил полностью, подтверждается А. Н. Воронихиным письмом от 10 февраля 1812 года, в котором архитектор ходатайствует о выплате художнику „достаточной“ — оставшейся суммы.
И снова вопрос о пресловутой мастерской Лампи. Каким образом Боровиковский мог ее содержать, если масштабы его требований к вознаграждениям за работу так ничтожно малы. Письмо А. Н. Воронихина вызывалось, в частности, тем, что художник просил о прибавке к первоначальной договорной сумме… по 50 рублей за образ. По всей вероятности, подобная просьба вызывалась каким-то непредвиденным и не по его вине возникшим усложнением работы, иначе Боровиковский никогда не позволил бы себе изменить установленным условиям, и касалась только образов главного иконостаса. Таким образом, речь шла о ничтожной прибавке в 300 рублей, вполне заслуженной, с точки зрения архитектора, и тем не менее не полученной художником. Сменился в очередной раз президент Академии — А. С. Строганова не стало в год освящения собора, — не могло не измениться и отношение к не связанному с Академией Боровиковскому, тем более что повелением Александра изменился самый принцип руководства ею: „чтобы Академия впредь управляема была вице-президентом под ведением г. Министра Народного Просвещения“. Исключительное положение сменялось положением рядового подведомственного министерству учреждения со всеми неизбежными бюрократическими последствиями.
Но еще при жизни А. С. Строганова, с большой бережностью относившегося к Боровиковскому, портретисту пришлось ощутить разницу между академическими выучениками и сотрудниками и художниками со стороны. Представленный президентом список мастеров, участвовавших в строительстве Казанского собора, наряду с ведущими профессорами и руководителями академических классов И. А. Акимовым, И. П. Мартосом, Г. И. Угрюмовым, Ф. Я. Алексеевым, С. С. Щукиным называл и Боровиковского, с оговоркой, что он „хотя и не занимает в Академии никакого класса, но искусство и талант сего художника по части портретной живописи дают ему место между первейшими художниками“.
Блестящая характеристика несомненно влиятельного президента тем не менее не смогла оказать должного воздействия на утверждавших награды чиновников двора. В игру включились личные связи художников, их способность к интригам и дипломатическим розыгрышам, вызванные к жизни действия влиятельных покровителей вплоть до императрицы и великих князей. Не работа в соборе, а преподавание рисунка в царском доме или причастность к занятиям искусством царствующей особы определяют размер и характер награды. В этом море мелких и злобных человеческих страстей Боровиковский сразу же оказывается оттесненным на задний план, да и не пытается отстаивать подобного рода интересов. Из числа первых по значению художников он переносится в число последних, приравненный к миниатюристу Д. И. Евреинову и чеканщику П. П. Ажи. Вместо ордена, имевшего большое значение для положения художника, он получает бриллиантовый перстень — символическое свидетельство монаршего благоволения. И если о 300 рублях добавки к гонорару Боровиковский мог просить архитектора, то здесь не предпринимает никаких шагов, хотя среди его заказчиков достаточно высокопоставленных лиц, способных защитить интересы мастера.
Несомненно, одна церковная живопись никогда не позволила бы Боровиковскому занять первенствующего места в истории современного ему и вообще всего русского искусства. Несравнимо более слабая в живописном отношении, чем портретные работы мастера, она лишь в незначительной степени несла на себе отблеск их находок и решений. В ней Боровиковский испытывал влияние иных живописцев, и в том числе мастеров прошлого, сохраняя главным образом ту погруженность в себя, в свои чувства, которая характеризовала его портретные образы. Любопытна в этом отношении появившаяся уже после смерти мастера заметка в „Московском телеграфе“ 1831 года, связанная со спорами о существе классицизма: „Посмотрите на Магдалину Мурильо, горестно терзаемую раскаянием, на Магдалину Корреджо, успокоенную тайной надеждой спасения, на Магдалину, кажется, Боровиковского (в Казанском соборе)… вот истинное торжество искусства, после которого рабская угодливость кисти Лебрена невольно возбуждает негодование“. Незнание подлинных произведений художника — Магдалины кисти Боровиковского в соборе нет — искупается общим представлением о его живописных решениях, ассоциациями с тем внутренним наполнением образа, которое приносит именно он.