Портреты и встречи
Шрифт:
Православная часовня (на переднем плане) и церковь Успения Пресвятой Богородицы на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа под Парижем, в которой отпевали многих наших соотечественников, чьи имена вошли в историю
Но Надюше всё-таки повезло. Она встретила во Франции свою любовь, вышла замуж за француза, приличного работящего человека, благодаря ему у сестры появился свой дом. Сначала они с мужем едва сводили концы с концами, а потом дела пошли в гору. Муж оказался одержимым манией строительства, всё строил и перестраивал… Наконец остановились и открыли маленькое кафе, Надюша придумала название – “Катерина”, в честь мамы. В кафе потянулись русские, здесь
«У Нади, – продолжал Сергей Петрович, – обнаружился особый дар дружелюбия, душевного общения с людьми, умения располагать их к себе. Возможно, поэтому ей удалось под парижским небом создать подобие родины. А её кулинарное искусство помогло представить русскую кухню как часть национальной культуры. Кафе полюбили и французы, приходили специально отведать щей из квашеной капусты, похлёбки старорусской, окрошки, пирогов и других разносолов, которые готовила Надюша в горшках и чугунках Я удивлялся, ведь из России сестра уехала тринадцатилетним ребёнком, где всему научилась?.. Да… Я часто думал, как безжалостно сначала война, а потом государство ворвались в судьбы людей и перекроили их, а сколько и сломали…»
Но Надя, пройдя этот путь, не сломалась, не потерялась, и Сергей Петрович радовался за неё. Она оказалась большой труженицей: жизнь и работа начинаются у неё рано, в семь часов она уже на ногах. Родились сыновья, Серж и Леон.
Когда Мишель умер, Надя растерялась. Как жить дальше без мужа? Но сыновья взяли большую часть работы на себя: Серж завозил продукты, стоял за барной стойкой, а Леон оказался прирождённым шеф-поваром и всё делал с большой любовью. Племянники понравились Сергею Петровичу своей выдержанностью, приветливостью, трудолюбием Они хорошо говорили по-русски и, как понял Сергей Петрович, читали наших классиков, интересовались своими русскими корнями.
Серж и Леон показали Сергею Петровичу Париж и его достопримечательности: Эйфелеву башню, Лувр, Елисейские поля, а Сергей Петрович, в свою очередь, пообещал показать племянникам Москву и Петербург.
Каждый вечер в кафе собирались друзья Нади и всякий раз, как и в день приезда Сергея Петровича, говорили о России: их интересовало всё, они были в курсе событий и происходящих у нас в стране изменений.
«Выпивали водочки, ели русскую еду… И надо же мне было однажды встать и вместо тоста прочесть ваше стихотворение: “Славянский погост близ Парижа..” Что здесь началось! Вы себе представить не можете, – рассказывал Сергей Петрович, – какую бурю чувств оно вызвало, люди плакали навзрыд, в голос. Я не знал, как их успокоить… Как вам удалось проникнуть в их души? И я понял: эта неизлечимая, неистребимая болезнь, ностальгия, никогда не покидала их, никогда не оставляло их пронзительное чувство любви и тоски по прошлому, по родине, по тому, что было невозвратно потеряно. Стихотворение перечитывали ещё и ещё. А потом решили напечатать его в своей газете, которую выпускала русская диаспора во Франции, и пригласить вас к ним в гости, что я от их имени и делаю», – торжественно провозгласил Сергей Петрович.
Я такого не ожидала и, признаться, была немало удивлена всем этим и, конечно, приглашением.
«Перед отъездом я попросил Надюшу отвести меня на кладбище Сен-Женевьев де Буа, – рассказал в завершение Серей Петрович. – Не посетить его было невозможно. Место, если можно так сказать о кладбище, живописное, не грустное, ухоженное, его очень украсили берёзы, так напоминающие Россию, и обилие цветов. На душе было легко и светло. Я выполнил вашу просьбу: поклонился Бунину и всем, кому пришлось умереть на чужбине, оставаясь при этом детьми России».
Мне так и не довелось воспользоваться приглашением Надюши и её друзей, а вскоре я узнала, что Сергей Петрович умер. Как жаль, думала я, что столько лет они с сестрой были в разлуке. И как всё-таки хорошо, что брат и сестра успели встретиться.
Последний приют
Мой светлый учитель и друг
Профессор Добротворская, какой я её знала
…У Татьяны Евгеньевны был дар врача и дар педагога. К этому добавлялись ее обаяние, интеллигентность, уважение к практическим врачам – и неудивительно, что кафедра профессора Добротворской была востребована в масштабе страны…
…К таким людям, как Женя, нельзя подходить с обычными мерками. Он озарял нас своим светом и внезапно, безвременно погас…
Мой светлый учитель и друг
Последние месяцы учёбы в 1-м Московском медицинском институте им. ИМ. Сеченова. Мы – субординаторы, т. е. уже не студенты, но пока не врачи, впереди выпускные экзамены. Нас объединили в группы по будущей специальности и продолжают совершенствовать наши знания. Я в группе терапевтов на кафедре госпитальной терапии. Все в оживлённом ожидании первого занятия; тема – артериальная гипертония, во все времена актуальная, многозначная, но для нас пока во многом умозрительная. Фамилия преподавателя, ассистента кафедры – Добротворская, – ни о чём нам не говорит. И вот в аудиторию входит молодая красивая женщина с копной тёмных волос: живое, открытое лицо, внимательный, приветливый взгляд… Первое занятие вылилось в очень яркую, глубокую по содержанию лекцию. Оно открыло для нас много нового, интересного, о чём мы не слышали за годы учёбы. Уже потом мы узнали, что артериальная гипертония и её некоторые аспекты были темой кандидатской диссертации Добротворской, а руководителем выступил сам Леонид Александрович Мясников, корифей русской кардиологической науки. Татьяна Евгеньевна была одной из его любимых учениц.
Мы сразу подпали под обаяние молодого ассистента. Кстати, это был один из первых рабочих дней Татьяны Евгеньевны на кафедре госпитальной терапии в 1-м ММИ, но для нас – один из последних! Если бы с самого начала Татьяна Евгеньевна нам преподавала, мы могли бы считать себя счастливчиками.
Татьяна Евгеньевна Добротворская, ассистент кафедры терапии в 1-м ММИ
Мне повезло больше других Как активного председателя студенческого научного общества на лечебном факультете (моя научная студенческая работа была удостоена диплома, а я – поездки на стажировку в Прагу, в Карлов университет) меня оставили в клинической ординатуре, и наше общение с Татьяной Евгеньевной продолжалось.
Учась в ординатуре, я продолжала заниматься начатой ещё в терапевтическом кружке научной работой.
Потом сдала экзамены в заочную аспирантуру, мне предложили место старшего лаборанта на кафедре и дальнейшую работу над диссертацией, тема которой определилась в студенческом кружке – кардиогенный шок при инфаркте миокарда: планировалось рассмотреть роль поджелудочной железы как шокового органа, в частности, роль вырабатываемого ею фермента – эластазы. Ассистент, назначенная моим научным руководителем, специализировалась больше в гастроэнтерологии, нежели в кардиологии, да к тому же была секретарём парторганизации кафедры, что сильно отвлекало её от науки. Возможно, поэтому более интересной для меня оказалась практическая медицина, я это остро почувствовала. Была горечь разочарования. Назначили бы тогда моим руководителем Татьяну Евгеньевну, думаю, всё было бы по-другому. Так высоко я определила для себя планку учёного-кардиолога. Получить учёную степень для престижа? Нет, это не моё.