Портреты революционеров - Лев Троцкий
Шрифт:
Реальная политическая опасность состоит в том, что правые, фракция перманентного отступления, получили возможность заявить: мы всегда этого требовали. Сумерки, в которых живет партия, не дают рабочим быстро разобраться в диалектике хозяйственного процесса и правильно оценить ограниченную временную, конъюнктурную "правоту" правых при ложности их основной позиции.
Тем важнее ясная, самостоятельная, далеко заглядывающая вперед политика большевиков-ленинцев. Внимательно следить за всеми процессами в стране и партии. Правильно оценивать отдельные группировки по их идеям и по их социальным связям. Не пугаться отдельных тактических совпадений с правыми. Не забывать из-за тактических совпадений противоположности стратегических линий.
Политическая дифференциация в советском пролетариате будет совершаться по линии вопросов: как отступать? до какой черты отступать?
Как ни важны эти вопросы сами по себе, но их одних недостаточно. Мы не делаем политику в отдельной стране. Судьба Советского Союза будет решаться в неразрывной связи с мировым развитием. Необходимо снова поставить перед русскими рабочими проблемы мирового коммунизма и полном объеме.
Только самостоятельное выступление левой оппозиции и объединение под ее знаменем основного пролетарского ядра могут возродить партию, рабочее государство и Коммунистический Интернационал.
Принкипо,
19 октября 1932 года
ПРИЛОЖЕНИЕ
НЕДОПИСАННЫЙ НЕКРОЛОГ НА СМЕРТЬ ЗИНОВЬЕВА*
Зиновьев умер 50 лет. Он страдал сердечной болезнью. Но смерть его последовала, несомненно, в результате последнего удара -- исключения из партии.
Зиновьев вел против левой оппозиции в первый период ее существования в 1923--1926 годах непримиримую борьбу. Он несет, несомненно, значительную долю ответственности за бюрократическое перерождение Коминтерна. В течение двух следующих лет (1926--1928) Зиновьев стоял в первых рядах левой оппозиции, чтобы затем капитулировать перед сталинской бюрократией.
Он отступил перед репрессиями, испугавшись раскола партии и гражданской войны. Капитуляция Зиновьева и его ближайших единомышленников в критический момент вызвала, несомненно, чувство враждебности со стороны левой оппозиции. Смерть Зиновьева не может, разумеется, изменить нашей оценки его ошибок. Но она побуждает нас оценить эти ошибки в связи со всей его многолетней революционной работой.
Зиновьев играл исключительную роль в развитии большевистской партии. В течение двенадцати лет эмиграции он был ближайшим сотрудником и помощником Ленина, бессменным членом ЦК, председателем Петроградского Совета, затем Коминтерна. Зиновьев мог занимать эти посты только благодаря своей долгой революционной работе, своей преданности пролетариату и выдающимся способностям.
Слабые стороны Зиновьева обнаруживались и в прошлом, при Ленине (Октябрь)...
[конец ноября 1932 года]
* В конце ноября 1932 года западным информационным агентствам было сообщено о внезапной смерти Зиновьева. Кто передал это сообщение -- точно не ясно, но 29 ноября агентство "Интернэшнл Ньюс сервис" сообщило об этом телеграммой Троцкому и попросило его написать по поводу смерти Зиновьева заметку. Статью эту Троцкий начал писать в Копенгагене, но вскоре до него дошли новые сведения о том, что Зиновьев жив, поэтому статья осталась незаконченной.-- Прим. ред.-сост.
КРАСИН
Леонида Борисовича я встретил впервые ранней весною 1905 года в Киеве. Вспоминается какой-то двор, на этом дворе -- тающий снег, ручейки текут меж камней. Высокий, красивый человек, еще совсем молодой, идет по двору в пальто или даже в шубе с барашковым воротником -- погода очень резко сломилась. Кто нас свел? Кто-либо из киевлян. Это было вскоре после 9 января и бомбы Каляева. Я жил нелегально, по дням, сперва у какого-то молодого адвоката, который очень боялся, затем у профессора Тихвинского, преподавателя техникума. Потом меня в качестве будто бы больного перевели в глазную клинику, где мне делали глазные ванны (без надобности, а лишь для соблюдения декорума) и где меня навещал заведующий клиникой, профессор, тщательно запирал дверь и спрашивал:
Папиросы есть?
Есть, профессор.
Quantum satis?
Quantum satis *.
В этой клинике я крадучись писал для Красина прокламации,-- крадучись, ибо мне, ввиду моей будто бы глазной болезни, запрещалось читать и писать. Что помельче, то издавалось в Киеве, где была неплохая техника, а более обширную прокламацию к крестьянам по поводу 9 января и дальнейших событий Красин переправлял в легальную типографию в Баку. Тогда и партия, как и революция, была еще очень молода, и в людях и в делах их бросались в глаза неопытность и недоделанность. Конечно, и Красин не был свободен от той же печати. Но было в нем что-то уверенное, отчетливое, "административное". Он уже был инженером с известным стажем, служил, и служил хорошо, т. е. его ценили; круг знакомств и связей у него был неизмеримо шире и разнообразнее, чем у каждого из молодых
* -- Сколько хочется?– - Вдоволь, (лат.)
них революционеров -- рабочие кварталы, инженерские квартиры, морозовские хоромы и их литераторское окружение,-- везде у Красина были свои знакомства и связи. Он все это комбинировал и сочетал. Мы условились встретиться в Петербурге. Явки и связи я получил от Красина. Первая и главная явка была в Константиновское артиллерийское училище к старшему врачу Александру Александровичу Личкенс и его жене Вере Гавриловне Аристовой. Были еще инженерские явки, которых не упомню. Тогда шло бурное строительство интеллигентских союзов, их объединение в союз союзов. Организации эти были, по существу, политические, радикальные и поэтому стояли в большинстве своем "левее" кадетской партии. В состав союзов входило большое количество социал-демократов, большевиков и меньшевиков, причем дифференциация по этой линии в те времена за пределами чисто нелегальной организации была совсем не отчетливая, тем более что обнаружилась большая тяга к "восстановлению" единства. Сам Красин был в то время большевиком-примиренцем. Это еще больше сблизило нас ввиду тогдашней моей позиции. Много было бесед и споров и об единстве и о тактике вообще. Встречались мы на квартире Литкенсов, а позже -- в семье будущей жены Красина, где я от Литкенсов, где оставаться было больше небезопасно, переселился на другую, данную мне тем же Красиным квартиру.
Теоретиком в широком смысле Красин не был. Но это был очень образованный и проницательный, а, главное, очень умный человек, с широкими идейными интересами.
В Петербурге был тогда большевистский комитет и меньшевистская группа. В смысле организационной силы они вряд ли многим отличались друг от друга. Весною 1905 года социал-демократы еще не способны были самостоятельно вызвать движение масс и играли крупную роль постольку, поскольку находили свое место в каждой новой волне движения. После 9 января, после истории с комиссией Шидловского,-- полный провал первомайского праздника. Красин стоял за объединительный съезд, поддерживал связи и с П. К., и с меньшевистской группой. Он тогда много разъезжал по делам подготовлявшегося съезда и в Петербурге всплывал на несколько дней. Мы каждый раз встречались с ним. Помню споры о тактике по отношению к интеллигентским союзам. Вскоре возник вопрос о том, как идти в Учредительное собрание; вопрос о Временном правительстве и о нашем к нему отношении. Тем временем образовалось бюро Комитета большинства. В качестве примиренца Красин попал к этому бюро в положение противника. Меньшевистская группа, наоборот, поддерживала с ним связи. Между тем политически Красин был ближе к большевистским организациям. Это создало для него не
легкое положение. Он держался в значительной мере на самостоятельных связях. Среди этих связей помню молодого технолога Б. Н. Смирнова и жену его,-- у них как-то под руками была своя небольшая и независимая от обеих организаций типография. Они выпустили для Красина немало воззваний, заявлений и пр. Несколько таких воззваний бы-ло написано мною.
Интеллигентскую депутацию во главе с Горьким, ходив-шую к Витте, как известно, арестовали, видя в ней некий зародыш Временного правительства. Название это попало в печать,-- не помню уж в какой связи. Депутацию довольно скоро освободили. Но вопрос о революционном правительстве стал как-то ближе сознанию левых интеллигентских кругов. В партии начались по этому поводу тактические и теоретические разговоры. Спорили и мы с Красиным. Он предложил мне формулировать свою точку зрения письменно, что я охотно выполнил. Необходимость выдвинуть лозунг Временного революционного правительства Красин признавал вполне. Но вопрос о том, можем ли мы, социал-демократы, захватить это правительство в свои руки, он отстранял. В предложенных мною "тезисах" был об этом прямой пункт. Компромисс был достигнут на устранении из тезисов этого вопроса как неактуального. В таком виде тезисы были напечатаны в подпольной типографии Смирновых. Все попытки разыскать хоть один экземпляр этих тезисов и других изданий "смирновской" типографии не привели ни к чему. Я об этом говорил с Красиным в последние годы. У него, по его словам, был полный комплект нелегальных изданий того времени. Но у него этот комплект отобрали при аресте, кажется, в конце 1905 года. Питерская охранка, как известно, подверглась разгрому и сожжению, так что никаких концов доискаться не удалось. Особенно настойчивы были попытки некоторых товарищей разыскать упомянутые выше тезисы о Временном правительстве. На одном из заседаний Политбюро, уже в 1925 году, я написал об этом Красину записку. Он ответил мне запиской же через стол: