Портреты революционеров - Лев Троцкий
Шрифт:
как и все другие. Конечно, товарищи, нечего и говорить, что этот уклон, который можно назвать крестьянским, мелкобуржуазным, что этот уклон, который может выразиться на первых порах, скажем, в недооценке опасности кулачества, что он опасен. Но скажите, подкованы мы или не подкованы, чтобы встретить эту опасность единым фронтом? Вполне, товарищи. Мы так хорошо слышим на это правое ухо, что, можно сказать, слышим, как трава растет. Мы так хорошо знаем, что есть опасность демократического вырождения, что массу крестьян можно в эту сторону перетянуть. Мы так определенно всю нашу политику ведем на то, чтобы это дело сорвать и чтобы на буксире за нашим красным пароходом гегемоном вести деревенскую баржу, что мы всякий сучок, всякую задоринку заметим, всякого Богушевского64, которому -- далеко кулику до Петрова дня.
ПИСЬМО ЛУНАЧАРСКОГО ТРОЦКОМУ
Секретно
Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика
Народный Комиссар по просвещению 3 марта 1926 г.
Москва, Сретенский бульвар, 6, кв. 4. Телефон 40-61
Л. Д. Троцкому Дорогой Лев Давыдович!
Вчера на моем выступлении
фессиональном движении, я делал это, как могут констатировать это те, кто меня слышал, с величайшим тактом и осторожностью по отношению к Вам65; так же поступаю я и теперь. Может быть, Вам рассказали то, что я сказал о Вас, при этом безбожно переврав, но я допускаю, что Вы могли слушать мою речь по радио, как многие слышали ее, но я могу Вас уверить, что Вы неправильно ее истолковали. Я не имею стенограммы, но я с совершенной точностью могу припомнить то, что я о Вас говорил. Я сказал,
"что каждое разногласие в партии, как утверждал это Владимир Ильич, опасно, потому что чревато последствиями, каких совсем не предвидит начинающий эти разногласия". Я указал на то, что у нас есть правые и левые группировки, еще совершенно не оформившиеся, но социологически возможные и ждущие оформляющих начал,-- это растущие буржуазные элементы, с одной стороны, и, с другой стороны,-- наш собственный пыл, т. е. недостаточно сознательные, естественно горящие нетерпением и в значительной мере отсталые слои самого рабочего класса.
Установив это положение, которое, я надеюсь, Вы оспаривать не стали бы, я сказал:
"Когда Лев Давыдович Троцкий оказался в борьбе с центральным течением партии, когда он был обвинен в правом уклоне, большие массы обывателей создали себе иллюзию, что в нем элементы, стоящие правее партии, могут обрести своего вождя. Они готовы были поднять его на щит, они готовы были поднести ему чуть не корону на бархатной подушке и провозгласить его Львом 1-м, но у тов. Троцкого и в мыслях не было вступать в борьбу с партией. Тогда наступило разочарование, обывательские круги махнули на него рукой и с горечью заявили, что Троцкий такой же коммунист, как и другие". В этом месте моя речь была прервана громом аплодисментов. Нужно быть совсем глупым человеком, чтобы не понять, что эти аплодисменты относились не ко мне, а к Вам. Что этими аплодисментами вся аудитория битком набитого Большого театра выражала свою радость и одобрение Вашему поведению и хохотала над этим глупым разочарованием мещанства.
Что могли бы Вы отрицать в этой моей тираде? Неужели вы не знаете, что во время Вашего столкновения с партией в широких обывательских кругах надеялись, что Вы произведете раскол? Неужели Вы не знаете, что Вам самым парадоксальным образом сочувствовали (главным образом в этих кругах, конечно) как возможному разрушителю всемогущества коммунистов, и неужели Вы не знаете, что на
ступило глубокое разочарование, что к Вам совершенно приложимы почтенные слова: "Такой же коммунист, как и другие". Ничего другого я о Вас в моей речи не говорил. То, что я сказал в вышеприведенных словах, конечно, остро, но никак не может счесться за направленное против Вас. Равным образом и та часть моей речи, которая была посвящена т. т. Зиновьеву и Каменеву, была средактирована остро, но в то же время в высшей степени по-товарищески. Я тысячу раз оговаривался и подчеркивал, что вовсе не обвиняю их в каком-нибудь сознательном уклоне в сторону демагогии, но вижу во всей совокупности их позиции, так сказать, намек на такой уклон и понимаю поэтому тревогу партии. Ибо сейчас тот или другой деятель и, может быть сам того не понимая, может чрезвычайно легко оказаться организатором несомненно существующего в одной части пролетариата, которая живет сумеречным сознанием, глубокого недовольства медленностью и извилистостью нашего пути. Я никогда не уклонялся от того, чтобы сказать, что я думаю, но вместе с тем я чрезвычайно высоко ценю всех вождей партии, являюсь всегда сторонником всяческого их примирения, а не разжигания и раздувания разногласий, которые возникают в руководящей среде.
Пишу Вам это письмо, чтобы избегнуть недоразумений, и льщу себя надеждой, что Вы поймете его как надо и не будете приписывать мне намерений, которых у меня не было и быть не могло.
С коммунистическим приветом
А. Луначарский (подпись)
ПИСЬМО ЛУНАЧАРСКОМУ
Анатолий Васильевич!
Я обещал Вам в первом своем ответе доказать совершенную ложность изложения Вами моих взглядов на крестьянство и его взаимоотношения с пролетариатом. За последние годы вышло, правда, немало дрянных книжонок, фальсифицирующих прошлое и вводящих в прямое заблуждение молодняк там и сям надерганными цитатами, без связи, без перспективы. Но ведь не по этим же книжонкам Вы учились! Как же могло случиться, что Вы распространяете столь искаженное и перекошенное представление о моих взглядах на крестьянство?
Вы останавливались в Большом
кусственно одни моменты в партийной истории и умалчивать о других, более крупных и значительных, значит, по-моему, вводить в заблуждение слушателей. Почему, например, Вы не упомянули ни словом о той борьбе, которая велась в партии вокруг вопроса о построении централизованного государственного аппарата и централизованной регулярной армии? Дискуссия по этому вопросу была никак не менее важна для судеб революции, чем споры во время Брест-Литовска или эпизодические расхождения по вопросу о профсоюзах. Но партийный молодняк не знает об этом ни слова. А Вы считаете Вашим долгом пропагандиста говорить о профсоюзной дискуссии, умалчивая о предоктябрьской и обо всех других.
Правильно ли Вы, однако, оцениваете смысл самой профсоюзной дискуссии? По-моему,-- ни в малейшей степени. Вопрос ведь тогда шел вовсе не о профсоюзах, а о том, как вырваться из хозяйственного тупика. Продразверстка свела крестьянское хозяйство к половинному уровню и гнала его все ниже. Промышленность ничего не давала мужику. Из-под союза рабочих и крестьян выдернута была ходом революции элементарнейшая экономическая предпосылка. На почве продразверстки и городского пайка хозяйственного выхода не было, а значит, не было и выхода политического. На этой основе каждый вопрос неизбежно заводил в тупик. Между тем вопрос о профсоюзах ставился ведь именно на этой же безнадежной, вконец исчерпавшей себя основе. Теперь, когда мы достаточно далеко отошли от того момента, следовало бы, казалось, вставить тогдашнюю дискуссию в правильную экономическую и политическую перспективу. Ведь тот самый (VIII) съезд Советов, с которого пошла дискуссия о профсоюзах, не только не отменил продразверстки, но установил посевкомы, т. е. довел военный коммунизм в отношении деревни до самого крайнего выражения. В резолюции "десятки"67 говорилось (как и в моей) о необходимости сращивания профсоюзов с государственным аппаратом,-- но лишь более медленным темпом. Поскольку хозяйство оставалось на продразверстке и пайке, профсоюзы были, по существу, мертвым учреждением, и под именем профсоюзов мы говорили о рабочем классе. При грозном недовольстве масс профсоюзы могли тогда либо противопоставить себя государству и окончательно затормозить хозяйственную машину, либо впрячься вместе с хозяйственными органами в одну и ту же безнадежно увязавшую телегу военного коммунизма. Я настаивал на этом последнем. Владимир Ильич отвечал:
– - Массы не выдержат.
Правильно ли это было? Правильно. Но массы не могли выдержать также и растущую разруху, а вместе с ней и безнадежность. На X съезде под непосредственным влиянием
Кронштадта мы под руководством Ленина повернули от продразверстки к продналогу и свободе торговли. Между тем резолюция о профсоюзах оставалась старая: в ней говорилось еще о сращивании, только более медленным темпом. Уже через несколько месяцев понадобилась новая резолюция о профсоюзах. Новая резолюция, написанная Владимиром Ильичем, становилась уже целиком на почву нэпа, оттягивала союзы от "сращивания", требовала от них большей самостоятельности по отношению к рабоче-крестьянскому государству и пр. Эту резолюцию мы приняли единогласно. Она отвечала новым хозяйственным планам, а эти новые пути выводили страну из безнадежности и тупика. Дискуссия о профсоюзах началась с введения посевкомов, а закончилась переходом на нэп. Если мудрствовать задним числом, то можно сказать, что посевкомы были высшим выражением "недооценки" крестьянства, непонимания условий и методов его хозяйства и, наконец, его психологии. Между тем в дискуссии о профсоюзах никто против посевкомов не возражал, вводились они совсем не по моей инициативе, не вызывая протеста ни с чьей стороны. Как же можно игнорировать такие гигантские факты и ограничиваться дискуссионными воспоминаниями, тогдашними взаимными полемическими обвинениями и случайными цитатами, отражавшими политику и психологию хозяйственного тупика! Как можно забывать, что резолюция "десятки", победившая на съезде, была через несколько месяцев отменена! Почему? Потому что изменены были методы хозяйствования. Конечно, во время всякой дискуссии преувеличения неизбежны. Каждая сторона стремится довести точку зрения другой стороны до абсурда. Спорящие далеко не всегда отдают себе отчет в исторических перспективах спора. Больше всего это относится к профсоюзной дискуссии. Весь спор велся в тисках экономической безвыходности. Партию лихорадило, потому что невозможно было поддерживать дальше советский режим на базе военного коммунизма. Как же можно теперь, несколько лет спустя, ограничиться банальными фразами насчет того, что лозунг сращивания профсоюзов (конечно, для той эпохи совершенно безнадежный) вытекал из "недооценки крестьянства"! Ну, а сохранение продразверстки, а создание посевкомов -- вытекали ли они из правильной оценки крестьянства? Можно ли допускать такую бюрократизацию мысли, когда она живые социальные процессы подменяет готовыми, коротенькими штампами!
Со времени написанной Лениным новой резолюции о профсоюзах, отменившей промежуточную и эпизодическую резолюцию X съезда, в профсоюзной области никаких разногласий больше не было. Их не было, по сути дела, и до дискуссии. Лучше всего это видно, пожалуй, из того, что Владимир Ильич незадолго до дискуссии чрезвычайно горя
чо настаивал на том, чтобы я стал во главе профсоюзов. Дискуссия о профсоюзах не была дискуссией о профсоюзах. Партия искала выхода из хозяйственного тупика. К концу дискуссии этот выход был указан Ильичем. И замечательно, что при этом все забыли о профсоюзах, т. е. забыли привести резолюцию о профсоюзах в соответствие с новым экономическим путем, намеченным после Кронштадта. Вот почему эту резолюцию пришлось через несколько месяцев переписывать заново. А Вы все это игнорируете.