Порубежная война

Москва, Кремль, 28 марта 1486 года

Странствующий рыцарь Николас Поппель въехал, наконец, в Москву, совершив на этот раз исключительно длительное путешествие.

Из своей родной Силезии он направился во Францию, затем через Ла-Манш в Англию, снова на материк и через Швецию в Ливонию, далее через Псков в Новгород, потом в покоренную недавно Тверь, и уж оттуда, наконец, в столицу Московии — и при этом все верхом, да верхом, чтобы наблюдать прелести завораживающе дикой и очаровательной русской природы, и лишь изредка, когда стояли особо лютые морозы — в кибитке, укрытый теплыми медвежьими шкурами.

У него были весьма серьезные верительные грамоты от австрийского императора Фридриха III и его сына — наследника престола Максимилиана, в которых говорилось, что рыцарь Николас Поппель направляется в славный город Москву для ознакомительного визита, ибо до империи доходят известия о великой и могущественной державе Московии, с которой хотелось бы установить дружеские отношения, а посему всех просят оказывать рыцарю в путешествии необходимую помощь и поддержку.

Все и оказывали.

Согласно русскому обычаю, не успевал рыцарь выезжать из одного города в другой, как впереди него уже скакал гонец, везущий срочное сообщение о том, что, так, мол, и так — едет к вам, некий посол не посол но, что-то вроде гостя, словом — кто его знает, но от самого ихнего императора, так что вы уж там встретьте, как подобает, да присматривайте за ним, чтоб лишнего ничего про нас и города наши не узнавал, языки, глядите, не распускайте, его поите, как следует, сами пейте мало, про себя

Разумеется, в первую очередь, еще как только странствующий рыцарь пересек рубеж за Псковом, гонец поскакал в Москву, и еще задолго до приезда туда гостя, Великий князь Московский Иван Васильевич все уже про него знал…

Рыцарь же не знал ничего, и только диву давался, как его хорошо встречают, где бы он не появился, так, будто его тут давно уже ждут. Ему все больше и больше нравилась страна, и к моменту приближения к Москве, восхищенный Николас Поппель совершено искренне полюбил ее, и в полном восторге говорил всем, а также писал в своих донесениях императору, что это самая замечательная, самая гостеприимная и самая прекрасная земля, которую только ему довелось видеть за все время его многочисленных и дальних странствий…

Особенное впечатление на Николаса Поппеля произвела недавняя встреча в Новгороде с архиепископом Геннадием, высоким иерархом православной церкви и, как оказалось, человеком весьма мудрым и начитанным.

А дело было так.

Прибыв в Новгород, рыцарь Николас Поппель, как обычно, обратился к старшему по рангу чиновнику, которым оказался новгородский посадник, и предъявил ему свои верительные грамоты. Посадник, рассыпавшись в любезностях, устроил рыцаря на жительство в один из купеческих новгородских домов, сетуя при этом на ужасную нищету после двукратного ограбления Москвой Новгорода («да нет, что я говорю, какого ограбления, просто, после присоединения Новгорода к Великому Московскому княжеству, дворы купеческие намного беднее стали — все разграбили, разворовали московиты проклятые, — да что уж тут поделаешь, такова видать, воля Всевышнего, — по грехам нашим наказание…»)

Приготовившись к скромной жизни в разоренном купеческом доме, Николас Поппель был потрясен обилием и разнообразием подаваемых к столу блюд, а особенно, напитков и никак не мог вообразить себе, что же подавали и пили раньше, если теперь все это называется нищетой.

Рассказывая, по обыкновению за столом о своих многочисленных странствиях, рыцарь не мог не вспомнить самого яркого эпизода, который глубоко запал ему в душу во время посещения Испании. Там, проезжая через центральную площадь одного из небольших городков, он оказался невольным свидетелем страшной казни — на костре, прямо посреди площади при огромном стечении народа живьем сжигали молодую женщину. Страшный крик жертвы, вопли толпы и удушливый сладковатый запах горелого мяса, висящий в неподвижном, раскаленном южным солнцем испанском воздухе произвели на Николаса Поппеля неизгладимое впечатление.

Однако на новгородцев его рассказ столь же сильного впечатления не произвел, и они в ответ наперебой стали рассказывать ему о том, как семь лет назад, во время первого пришествия Великого князя Ивана Васильевича с миром у них — вон там, рядом — на Волхове (а дело было лютой зимой), столько голов мужских, женских и детских посекли, что весь лед на Волхове красного цвета был, а по весне отмерзли да и плыли два дня по реке эти отрубленные головы.

Должно быть, именно во время этих застольных бесед присутствовал в доме купца некто, кто рассказал о Николасе Поппеле архиепископу Геннадию и, к огромному удивлению рыцаря, он через неделю получил приглашение в гости на подворье самого архиепископа.

Оказалось, что Геннадия как раз больше всего интересует именно то испанское впечатление гостя, о котором он рассказывал в кругу новгородских купцов. Дело в том, — признался Поппелю архиепископ, — что и здесь в Московии тоже завелись некие тайные еретики. Пака они еще не выявлены окончательно, но ведется огромная работа и рано или поздно все они будут выведены на чистую воду, и вот тогда-то встанет вопрос — что же делать с проклятыми отступниками от веры?

Одним словом, — испанский опыт расправы с еретиками, оказывается, больше всего интересовал архиепископа Геннадия и Николас Поппель подробнейшим образом, с истинно немецкой обстоятельностью, рассказал архиепископу Геннадию все, что он знал об испанской инквизиции, методах и формах ее работы (дознания, расследования, допросы, пытки), и даже о религиозной политике самого короля Фердинанда II, у которого Николас Поппель имел честь получить десятиминутную аудиенцию.