Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном
Шрифт:
— Как их зовут? — спросил Наполеон у мадам.
— Маргарита, — она кивнула на блондинку, — и Виолетта.
— Поручик Ржевский и император Наполеон, — подмигнул куртизанкам Ржевский.
Девицы исполнили глубокий реверанс, восторженно глядя на поручика.
— Похоже, месье Ржевский, ваше имя производит куда больше впечатления, нежели мое, — с досадой заметил Бонапарт.
— Не мудрено, сир. Вы уж всем оскомину набили, а я — в диковинку.
— Тогда выбирайте, какая вам по нраву.
— Мне все равно.
—
— А я займусь брюнеткой, — заявил Ржевский. — Она похожа на любимую кобылу моего дядюшки. Точно такая же грива!
— Надеюсь, у вас с ней ничего не было? — съязвил Наполеон.
— Бедняжка сдохла, когда я еще был мальчишкой.
— Ей повезло.
Услышав за спиной смех, Наполеон со строгим лицом повернулся к офицерам караула.
— Ко мне никого не пропускать. Никаких декретов и депеш! Я занят. На карту поставлена судьба Москвы. Убирайтесь, здесь вам больше нечего делать!
Офицеры, поклонившись, ушли.
— Мне тоже удалиться, мон сир? — спросил Коленкур.
— Напротив, Арман. Я бы хотел добавить толику пикантности вашим постным мемуарам. К тому же ваше присутствие придаст мне вдохновения.
— Как насчет секундантов, сир? — поинтересовался Ржевский.
— Достаточно одной мадам Сисико, она хорошо знает свое ремесло. — Наполеон бросил любезный взгляд на застывшую в глубоком почтении женщину. — Мадам, прошу вас запомнить: на счет «раз» мы ложимся, на счет «два» — устраиваемся, на счет «три» — начинаем. Кто раньше закончит, тот проиграл. При нарушении ритма и прочих недоразумениях — дуэль необходимо прекратить. И проследите, чтобы ваши девочки вели себя пристойно.
Лицо мадам застыло в недоуменной гримасе.
— Простите, как, мон сир?!
— Самым приличным образом! — Наполеон раздраженно затеребил край сюртука. — Никаких излишеств. Не целоваться, не ласкаться, не щипаться…
— И не хватать за…
— Молчать, месье поручик!
— …за усы, — докончил свою мысль Ржевский.
— Да, у кого они есть. Не надо нас подстегивать, мадам Сисико. Вам ясно?
— О, конечно, мон сир, — наклонила голову мадам. — Я все — таки не первый год…
— Сейчас не время исповедоваться. Приступайте!
— Девочки, а-ле… оп!
Обе куртизанки, смело задрав юбки, легли спиной на приготовленные для поединка ложа.
Наполеон и Ржевский, встав в ногах у своих партнерш, принялись расстегивать штаны.
— O — la — la, — с завистью произнес доктор Луакре, покосившись на поручика. — Beati possidentes… /Счастливы обладающие… (лат.)/
— Мама мия! — поежилась брюнетка. — Да поможет мне святой Антоний!
— Антоний не поможет: он святой, — ухмыльнулся Ржевский. — То ли дело — я… Начнем, пожалуй? — обратился он к замешкавшемуся императору.
— Ммм… — мычал Наполеон, отчаянно роясь у себя в штанах.
— Ищите, ищите. Должен быть.
— Не смейте меня подгонять! Я вам не лошадь.
Видя терзания императора, мадам Сисико отдала блондинке новое деликатное приказание. Маргарита призывно завертела бедрами, закатывая глаза и облизывая вишневые губы.
— О, Корсика! — восклицала она, тиская себя за грудь. — О, корсиканцы! Обожаю!
Жадно созерцая все эти изыски, Наполеон быстро пришел в столь необходимое для предстоящей дуэли состояние духа и тела.
— Барабанщик, на счет «три» — «Марсельезу»! — с воодушевлением крикнул он.
Деревянные палочки взметнулись над туго натянутой кожей барабана.
— Эн!.. — открыла счет мадам Сисико.
Дуэлянты легли.
— Дё!.. Труа!!!
Глава 56. Под грохот «Марсельезы»
— Тра — та — та — та! та! та! та! та-а! та — та! Тра! та — та! та! Тра! та — та!
Барабанный бой, величавое пыхтение Наполеона, ретивое дыхание Ржевского, женские постанывания и вздохи, озабоченное сопение доктора Луакре и мадам Сисико, — вот что составляло причудливую гамму звуков, круживших под сводами царского кабинета, превращенного в альков.
Коленкур, не желавший оскорблять свою нравственность видом голой задницы любимого императора, отошел к окну. Взглянув прямо перед собой, он обмер: над стенами Кремля стояло зарево. На крышах деревянных построек играли желто — красные всполохи. Окутанные черным дымом дома колыхались в искаженном от жары воздухе, словно призрачные корабли.
— Огонь уже так близко? — пробормотал Коленкур. — Или это зарница?
Он протер глаза, и со второго взгляда истинная картина предстала перед ним во всей своей ужасной наготе.
— Пожар! — сипло воскликнул Коленкур, обернувшись от окна. — Господа, Кремль горит!
Но его голос утонул в барабанном грохоте.
Этьен, барабанщик Старой гвардии, всю свою душу отдавал возвышенным ритмам Великой французской революции и колотил палочками с таким усердием, что барабан, казалось, должен был вот — вот лопнуть от натуги.
У Ржевского были свои заботы. Доставшаяся ему куртизанка была столь темпераментна, что возбуждала сверх всякой меры.
— Москва, Москва моя, — твердил поручик, заговаривая сам себе зубы, — люблю тебя как сын, как русский дворянин…
— О, мое солнце! о, русский Казанова!
— Отставить сантименты! Еще раз так взбрыкнешься, нос откушу!
— Не могу, я сама не своя…
— Я не я и лошадь не моя? Ты это брось! Остынь, а то хуже будет.
Но его угрозы еще больше возбуждали куртизанку.
— О, рвите меня! рвите меня на кусочки! сильнее! умоляю… — шептала она в исступлении.
— Пожар, сир! — опять крикнул Коленкур, но от волнения его голос был тоньше комариного писка.
Наполеон даже не повел ухом.