Порывая с прошлым

Филиппов А. В.

До Музаффарабада не менее четырех часов езды. Стоит солнечная сухая погода. Позади скрылись минареты Равалпинди, и неширокое асфальтированное шоссе, петляя вдоль холмов, начало постепенно подниматься в горы.

^{Бенгальский крестьянин, везущий на базар плоды своего нелегкого труда}

Переводчик рассказывает о себе. Детство он провел в Сринагаре. В конце 1947 г., после образования Пакистана, вместе со своей семьей переехал в Лахор. Отец был военным, человеком состоятельным.

Это и дало возможность Асламу поступить в Панджабский университет. Дальнейшая его жизнь сложилась неплохо. Окончив с отличием филологический факультет, он поступил на службу в министерство информации. На работе его ценят: он в совершенстве владеет панджаби, урду, английским, пушту, знает ряд диалектов Кашмира.

В Пакистане он уже почти двадцать лет, но в душе он кашмирец. Это чувствуется во всем: и в разговоре, и в манерах.

— Что вы! Я кашмирец, — возмутился он, когда мы спросили, пуштун ли он. И тут же добавил, что только им, кашмирцам, свойственна исключительная способность к изучению языков. Кашмирцы — талантливые люди, наиболее развитая нация в этой части света, со своей древней культурой. Письменная литература восходит к X в.

Говорил он уверенно и твердо. Я невольно вспомнил разговор с Фаиз Ахмад Фаизом. Прожив много лет в Пакистане, я не раз слышал подобного рода высказывания и от пуштунов, и от белуджей, и от синдхов, и от бенгальцев. Яд национальной исключительности! Как же он мешал людям объединяться, бороться за свои права и за лучшую долю. В этом, безусловно, проявлялись и черты феодального уклада, укоренившегося в сознании людей, и пережитки времен британского господства.

«Кохал» — написано на ярко-желтом щите при въезде в горный поселок, приютившийся на берегу стремительной реки Джелам. Здесь последний пакистанский контрольный пост. Переправляемся по металлическому мосту, переброшенному через реку, — и мы на территории «Азад Кашмира».

Офицер, проверяющий пропуска, разговаривает с нами по-английски. Он в форме пакистанского военнослужащего, и лишь на погонах прикреплены латунные буквы «АК» — «Азад Кашмир».

Офицер предлагает немного передохнуть, приглашает нас на чашку зеленого чая. Он не прочь с нами побеседовать. Иностранцы редко появляются в этих местах. Узнаем, что он сам панджабец, из-под Лахора, оттуда же и его солдаты, несущие здесь службу.

— Кашмирцы, — замечает он, — поэты и музыканты, но не солдаты. Они могут служить лишь в гражданской полиции, да и то под руководством пакистанских офицеров.

Наш переводчик демонстративно отодвигает чашку и, не скрывая своего возмущения, отходит в сторону. Пора снова в путь. Прощаясь с нами, офицер вполне серьезно говорит:

— Если бы не Россия, которая добилась прекращения войны, то индийцев обязательно вышвырнули бы из Кашмира. Но разговор с Индией, господа, еще не окончен. Рад буду когда-нибудь встретиться с вами в Сринагаре.

Дорога идет вдоль реки. По обеим сторонам ее тянутся клочки полей, террасами поднимающихся по склонам. Одинокие фигуры крестьян, замотанных в шали, мотыгами рыхлят землю. Показалась зелень лесов, покрывающих пологие склоны гор. Шоссе узкое, много поворотов, и когда навстречу попадается разрисованный зверями и цветами грузовик или пассажирский автобус, то нашему водителю приходится прижиматься к самому краю обочины. За ней буквально в нескольких сантиметрах обрыв. Машины летят, не сбавляя скорости и подчас не придерживаясь правой стороны. Два дня назад на этой дороге, говорит шофер, автобус, полный людей, и грузовик, везший зерно, рухнули в пропасть. Никто не хотел уступать дороги.

Разговаривая, незаметно подъехали к Музаффарабаду. Узенькие, чистые улицы. Из-за глиняных дувалов выглядывают ветки цветущих яблонь. За густой кроной чинар, каштанов и пирамидальных тополей прячутся коттеджи, большей частью из бревен. В городе проживает примерно 15 тыс. человек.

Получасовой

отдых в пахнущей сосной и пряными травами гостинице — и нас приглашают на беседу к президенту «Азад Кашмира». Над зданием, где помещается его резиденция, полощется пакистанский государственный флаг. В холле портреты М. Айюб-хана и М. А. Джинны. Из внутренней комнаты появляется седовласый крупный мужчина в элегантном европейском костюме. Это Абдул Хамид-хан, президент «Азад Кашмира». На этом посту он с 1964 г., до этого был верховным судьей. Почти все свое время он проводит в Равалпинди, а сюда приезжает по какому-нибудь случаю.

Хамид-хан прекрасно владеет английским языком. Перед тем как начать беседу, он замечает, что у него, мол, секретов от нас нет, и просит не стесняться задавать вопросы. Он благодарит Советское правительство за содействие в восстановлении мира на субконтиненте.

К сожалению, продолжает он, минувший конфликт не решил кашмирской проблемы. Это волнует кашмирцев, живущих по обе стороны линии прекращения огня. Мы считаем, что нужно как можно скорее провести плебисцит в Кашмире. Народ должен определить, присоединится ли он к Индии или к Пакистану. Я считаю, что местоположение и религия Кашмира делают его составной частью Пакистана.

— Ну а если в ходе плебисцита будет поставлен вопрос о создании независимого Кашмира? — спрашиваем мы.

— Это не в интересах кашмирского народа, — отвечает он. — Независимый Кашмир неизбежно стал бы объектом интриг Индии. В экономическом отношении как независимое государство Кашмир нежизнеспособен. Кашмир населен в основном мусульманами, и только мусульманское государство Пакистан может обеспечить ему мир и процветание.

Швейцарский корреспондент просит рассказать о его предшественнике — Хуршид-ул-Хасан Хуршиде, смещенном по указанию фельдмаршала Айюб-хана.

— Я ждал этого вопроса, — отвечает Абдул Хамид-хан, — Хуршид повел себя как сепаратист. Став президентом, он сколотил вокруг себя группу деятелей сомнительной репутации и начал проводить политику на ослабление связей с Пакистаном. В декабре 1961 г. он потребовал, чтобы правительство Пакистана выступило за международное признание «Азад Кашмира» в качестве суверенного государства.

Айюб-хан отверг это. Тогда Хуршид ставит вопрос об установлении контроля над деятельностью пакистанских фирм в «Азад Кашмире». Вскоре он заявляет о своих притязаниях на управление Гилгитом и Балтистаном. Он считает, что эти районы, являвшиеся до осени 1947 г. частью княжества Джамму и Кашмир, должны находиться под юрисдикцией властей «Азад Кашмира».

Терпение Айюб-хана кончилось, и Хуршиду предложили подать в отставку. Уходя, он заявил, что пакистанское правительство вмешивается в дела здешней администрации и лишает ее возможности действовать самостоятельно. К сожалению, говорит Абдул Хамид-хан, у Хуршида появились последователи, которые придерживаются порочной концепции, наносящей ущерб как «Азад Кашмиру», так и Пакистану. Это усложняет решение кашмирской проблемы.

Дальше по программе встреча с Манзур Касимом, главой департамента экономического развития «Азад Кашмира». Он приглашает проехаться по городу. По дороге дает справку. В экономическом отношении «Азад Кашмир» развит слабо. Большая часть плодородных земель и пастбищ, ведущие отрасли кустарной промышленности — все это находится в индийской части. Да и население там больше — 5 млн., а здесь — всего 2 млн. Отношения с Индией напряженные. Поэтому серьезные реформы не проводились. Сельское хозяйство, признает собеседник, развивается медленно. Риса, кукурузы, пшеницы выращивается немного. Все приходится ввозить из Пакистана. Пока основной статьей дохода является животноводство, дающее мясо и шерсть, и лесные разработки — заготовки ценных пород деревьев, идущих на производство мебели и отделку помещений. Имеются запасы железной руды, угля, золотоносных руд.