Посадочные огни
Шрифт:
Воткнув топорище в колоду, Маргарита с осторожностью двинулась вокруг домика.
Увиденное ввергло ее в шок.
На месте окна в кухню зиял проем. Из проема вырывались языки пламени. С другой стороны дома над крышей поднимался густой черный дым. Картинка казалась ненастоящей, пока Маргарита не увидела оконную раму.
Заваленная кирпичами, рама валялась на присыпанной неуверенным снежком земле. Перекрестье рамы покоилось на голове незнакомца. Абсолютно реальные руки в изрезанных перчатках и неподвижные ноги в армейских ботинках наталкивали на самые мрачные мысли.
– Зи-ина! Зи-на-а-а! – с воплем рванулась к крыльцу Маргарита, забыв, что минуту назад собиралась лишиться сознания.
Но едва Галкина выскочила из-за угла, как ее обдала горячая волна, и она отшатнулась, прислушиваясь к ровному гудению огня.
– Баллон, – пробормотала Маргарита и побежала к колонке.
Сам по себе пожар перестал интересовать Галкину.
Как безумная, она бегала с ведрами от колонки к горящей кухне с одной мыслью: вылить как можно больше воды. Марго не отдавала себе отчета, насколько бессмысленны ее действия, пока не услышали вой пожарной сирены.
Под вой сирены из рваного оконного проема вывалился дымящийся бесформенный ком – Зинаида, укутанная с головой одеялом. В руках соседка сжимала кормильца – самогонный аппарат.
– Твою мать!
Зинаида уронила на землю трубочки и шланги, сбросила одеяло и потрясла головой, как блохастая собака. Облепившие Зинку консервированные фрукты полетели в разные стороны.
– Я как раз в подполе была… – выговорила Зинаида трясущимися губами.
Галкину подбросило, как от удара током.
– Зина, здесь человека придавило! Я боюсь покойников, – сообщила Маргарита шепотом, когда они с Зиной приблизились к распластавшейся под обломками фигуре. По щекам Маргариты катились слезы.
Зинаида присела над неподвижным мужчиной, сунула пальцы под рукав.
– Да живой он. Видать, без сознания. Рама-то еще дедовская, дубовая да двойная. Такая если стукнет – мало не покажется, а тут еще обломки кирпичей.
И женщины принялись отбрасывать строительный мусор.
Ощерившаяся битым стеклом рама была на самом деле неподъемной. На счет «три» удалось снять ее с незнакомца.
– Кто такой? – снимая с лица пострадавшего осколки оконного стекла и куски штукатурки, спросила Зина. – Ты его знаешь?
Маргарита с мистическим страхом разглядывала чисто выбритый подбородок участника боев без правил.
– Зин, вызывай скорую, это мой постоялец.
Скорая приехала почти сразу, Адам еще был без сознания.
Маргарита старалась не смотреть на неподвижного моряка: от вида крови ее начинало мутить.
– Вы хозяйка? – раздался над ухом мужской голос.
– Я.
Марго обернулась и обнаружила пожарного инспектора – приятного мужчину с ясными, детскими глазами, окруженными сеткой морщин.
Пока инспектор с пристрастием допрашивал Галкину, Рудобельского переложили на носилки, погрузили в машину, подключили к капельнице и надели кислородную маску.
– Кто будет сопровождать пострадавшего? – Молоденький доктор в медицинской шапочке, натянутой
Вопрос поставил Маргариту в тупик. Сопровождать? Зачем сопровождать?
– А это обязательно? – Маргарита с надеждой смотрела на доктора.
– Ну, всякое может быть, – туманно объяснил тот, – да и вещи лучше забрать домой.
Маргарита посмотрела в открытую дверь скорой и увидела Рудобельского. Он был по-прежнему без сознания, бледный, как покойник. Ком подкатил к горлу, Маргарита отвела взгляд, стараясь сосредоточить внимание на чем-нибудь жизнеутверждающем. Ничего жизнеутверждающего в голову не приходило.
– Давайте скорей, – торопил молоденький врач.
Галкина направилась к кабине, но доктор деликатно оттеснил ее:
– Садитесь рядом с мужем.
Марго даже не пыталась возразить – зачем? Однако слово непонятным образом пристегнуло ее к Рудобельскому. Галкина с беспокойством ощущала, что получила несмываемый ярлык, тавро. «Чистый маниакал», – с удивлением констатировала она.
Сейчас заберет вещи постояльца, забросит домой и…
Что делать дальше, Маргарита еще не придумала. Сообщить родственникам? У нее не было ни адреса, ни телефона этих родственников. Оставалась Белоснежка. Хоть и бывшая, но она все-таки жена Адама. Пусть ухаживает, раз так хотела вернуть мужа. Наверняка ловелас Артюшкин разжился ее телефоном. Придется звонить этому хлюсту, просить номер.
Маргарита поймала на себе сочувствующий взгляд врача, влезла в салон старенького микроавтобуса и села спиной к движению, упираясь коленями в носилки. Машина тронулась, и Галкина вспомнила, что не переоделась: как рубила дрова, а потом тушила пожар, так и поехала – в рабочей курточке с капюшоном и затрапезных джинсах. И денег не взяла. Даже не умылась… «Растяпа! – обозвала себя Марго. – Придется звонить Вальке».
Машину трясло на деревенских ухабах, незафиксированная голова Адама болталась на носилках туда-сюда, туда-сюда. Бледное лицо с синяком под глазом, в порезах и ссадинах поворачивалось из стороны в сторону. Маргарита не выдержала, подложила ладони под голову квартиранту. Голова оказалась тяжелой, теплой и… живой. У Галкиной защипало в носу, на лицо Адама закапали горячие слезы. «Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький билет, пусть у Пирата все будет хорошо», – зашевелила губами Маргарита.
Рудобельский застонал и открыл глаза.
Галкина улыбнулась сквозь слезы.
Увидев перевернутое лицо квартирной хозяйки, Адам попытался сесть, но доктор из кабины спинным мозгом или седьмым чувством уловил движение раненого:
– Очнулся, везунчик? Не позволяйте мужу двигаться. И разговаривать ему сейчас нельзя.
– Угу, – прогудела Маргарита.
В памяти, как в калейдоскопе, сменяли друг друга воспоминания об их первой встрече. Какую удивительную цепь событий породили упавшие с тележки бутылки: Адам просыпается, выпивает водку с клофелином, вступается за нее, старшую бортпроводницу Галкину, дерется, и она бьет моряка по голове бутылкой. Потом Адам приходит по объявлению.