Посадочные огни
Шрифт:
– Знаешь, за это, по крайней мере, статьи нет!
«Нет, Валька не такая». Маргариту кидало то в жар, то в холод.
– Слушай, бывшая жена Пирата сказала, что он упрямый как осел. Ужасный человек. Характер отвратительный.
– Так это и без жены понятно, ты подбородок его вспомни.
– Я и не забывала, – буркнула Галкина.
– Кстати, ипотечную контору трясут, – за жюльеном сообщила адвокатесса, – там очень интересные факты вскрылись.
– Какие?
– Риелторское агентство, ипотечное и коллекторское – все в одних руках,
Сестры помолчали.
Валентина, конечно, блестящий адвокат, она найдет способ свалить вину на Игоря или на Стасика, найдет статью, оправдывающую глупость сестры, камня на камне не оставит от агентств Буйневича.
Опять в душе Маргариты проснулись сомнения: имеет она право жаловаться, обращаться за помощью к правоохранительным органам? На что жаловаться? Нарушение условий договора? Буйневич его не нарушал.
Сговор? Мошенничество? Вымогательство путем введения в заблуждение? Шантаж?
Не было ни мошенничества, ни шантажа, ни вымогательства. Был сговор, но не жалких деляг – Буйневича и Артюшкина, а небесных сил против Галкиной Маргариты, рабы Божьей. За ту женщину, у которой Маргарита покупала квартиру, например. Галкина вспомнила корыстную радость, охватившую ее в момент сделки. Женщине нужны были деньги на операцию ребенку, а Маргарита воспользовалась этим.
А может, небеса ополчились на Марго за страдания и боль другой женщины, у которой Галкина много лет назад хотела увести мужа?
Тяжесть разлеглась на сердце не знающей отказа, избалованной, капризной кошкой. Только прогонишь, она тут как тут, и с каждым разом прогнать обнаглевшего зверя все труднее.
– Валь, нарисуй куклу, – брякнула ни с того ни с сего Галкина.
– Что? – Брови Валентины поползли на лоб. – Что ты сказала?!
– Куклу нарисуй!
И сестры покатились от смеха.
– У тебя нет знакомых на железной дороге? – отсмеявшись, решилась Маргарита.
Собственно, почему бы не устроиться на работу, используя связи адвокатессы? Пусть нарисует куклу!
– Зачем это тебе?
– Буду ездить, пока не выплачу кредит.
– Очередная блажь, – вынесла вердикт Валентина. – Могу попробовать, но от самой себя бегать бесполезно, если ты не в курсе.
Губы Маргариты скривились.
– При чем здесь это?
– А что при чем?
– Ладно, проехали, – отмахнулась Марго.
– Ты так и будешь голову в песок прятать?
– Валь, я любила свою работу и больше ничего не умею, только летать или… ползать. Проводницей.
Валентина насупилась, как в детстве. Вытаскивать, отмазывать, спасать – это по ее части, это ее гражданский долг, но как хочется, чтобы хотя бы близкие и родные не нуждались в ее профессиональных навыках.
– Хорошо, что у меня только одна сестра, – вздохнула она.
Адам
Маргарита споткнулась взглядом о холмистую грудь моряка, смутилась и сунула нос в сумку.
Адам проснулся, разбуженный движением воздуха, но глаза не открывал, из-под ресниц, как пацан, с любопытством подглядывал за Маргаритой.
За минувший год любовь к Юльке стерлась из памяти. Иногда только вспоминалась обида на неверную жену: чего ей не хватало? Знала ведь, что за моряка замуж вышла, а не за инженера или учителя физкультуры.
В результате тяжелых, не всегда трезвых раздумий Адам пришел к грустному выводу: Юлька его никогда не любила. Выйти замуж за офицера ВМФ – это был для Юльки скорее вопрос престижа, чем жизни. К тому же Юлька всегда испытывала необъяснимую слабость к статистике, а статистика утверждает, что самые устойчивые семьи – это семьи офицеров ВМФ. Юлька ошиблась в расчетах – с кем не бывает.
«А я? Любил я жену?» – спрашивал себя Адам и терялся с ответом.
Ему нужен был дом – он у него был. Недолгие пять лет, но был.
А любовь – что это вообще такое? Юльке он не изменял, не считая того раза, когда попытался снять девочку в таверне «Морская».
За все пять лет – ни одного случая захода не в свою гавань. Поди разбери, что это: любовь, ограниченное воображение или обычная мужская порядочность.
С недавних пор на сердце Рудобельского стало спокойно, можно сказать, оно освободилось от постоя. Адаму было все равно, к каким берегам прибиться, в какую гавань войти и каким якорем обзавестись. Теперь Рудобельский по-новому оценивал женщин, появляющихся в его территориальных водах.
Подрагивая ресницами, Адам рассматривал Марго: к сожалению, рыжая не годилась ни для гавани, ни для якоря.
Гавань должна быть просторной, удобной, защищающей от волнений. А какая из этой пигалицы гавань? Того и гляди, придушишь случайно живым весом. А какой из нее якорь? Поплавок!
И все-таки, и все-таки… Что-то в ней было. Кошачья грация, глаза немыслимого цвета теплых морей. А ножки? Мечта всего списочного состава малого противолодочного корабля. И голос… Женщина с таким голосом должна быть полна сюрпризов…
– Привет. Кончай придуриваться, вижу, что не спишь, – проговорил низкий тропический голос дикарки, от которого сердце увеличилось в размерах и перестало помещаться в груди. Причем не первый раз, япона мать!
Адам вздохнул и заворочался. Черт бы побрал эти больничные пижамы – полгруди нараспашку.
– Я говорила с врачом, – полушепотом сообщила Маргарита, – он сказал, что ты идешь на поправку, динамика положительная.
На тумбочке появился комплект судочков. От них исходил одуряющий аромат домашних котлет, молока и чего-то сладкого.