Пощады не будет никому
Шрифт:
— Не спеши, Геннадий, все нужно сделать осторожно и осмотрительно, уезжать лишь тогда, когда будешь уверен, что никто тобой не интересуется, никому ты стал не нужен, что никто за тобой не увяжется.
Рычагов сидел в своем хорошо обставленном кабинете и мрачно смотрел на стопку историй болезней, не решаясь притронуться ни к одной из них.
«Ну его к черту, — думал он, — все сделает Тамара или еще кто-нибудь. Я уже не у дел. Еще советом или в сложном случае помочь смогу, а так — нет. Если нет желания к работе, не горишь, то лучше и
В дверь к нему постучали. Он уже привык определять по стуку, кто именно хочет к нему войти, но на этот раз стук оказался незнакомым.
«Больные стучат робко, как бы просятся, почти скребут по двери, как запертая в ванной комнате кошка. Начальство стучит нагло, если вообще стучит, и мгновенно открывает дверь, не дождавшись ответа. Тамара стучит осторожно, но уверенно».
А этот стук классифицировать по своей системе Рычагов не смог. Стучали просто-напросто аккуратно, как стучит молоточком сапожник, забивая маленький гвоздик с золоченой шляпкой.
«Легкий стук, аккуратный. Кто бы это?» — удивленно пошевелил бровями Геннадий Федорович.
Ему в этот момент видеть никого не хотелось, но в то же время ему стало и любопытно. Любопытство он еще не утратил.
— Да, войдите, — отчетливо произнес он, придвигая к себе стопку бумаг, чтобы в случае чего сделать вид, будто он занят срочной работой и распрощаться с посетителем как можно скорее, если, конечно, тот его не заинтересует.
Дверь открылась тоже аккуратно. Из-за нее выглянул Клаус Фишер. Рычагов тут же отодвинул бумаги в сторону. Перед немцем ему хитрить было нечего.
— Привет.
— А, Клаус, заходи!
Тот зашел, раскрасневшийся, явно с мороза, довольно потер руки. Тут же потянул к себе масляный калорифер и зажал его между коленями.
— Новость есть.
— Надеюсь, хорошая? — Рычагов закрыл дверь в кабинет и распахнул дверцу сейфа, вытащил оттуда коньяк и две маленькие рюмочки.
Немец тут же выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами.
— Нет, Геннадий, пить я сейчас не буду. А новость… черт ее знает, хорошая она или плохая… Ты уже подготовил деньги к отправке?
— А что там готовить, — ухмыльнулся Рычагов, предвкушая, что дело сдвигается с мертвой точки и он сможет переправить деньги.
— Мы уезжаем сегодня.
— Какого черта? — растерялся Рычагов. — Во сколько? Кто так распорядился?
— Ну, не я же главный в нашей миссии! Прислали факс, что к рождественским праздникам собрали еще одну партию гуманитарной помощи.
— Черт бы их побрал!
— Ничего страшного, Геннадий, после Нового года я опять буду здесь, как раз привезем гуманитарку к православному Рождеству. Если хочешь, я могу забрать деньги прямо сейчас. Но ты учти, рождественские каникулы они и в банках, и у деловых людей, с которыми я договаривался, так что деньги пролежат без движения почти две недели. А мне придется уезжать перед православным Рождеством вновь. На кого я их там оставлю, не суну же под кровать, чтобы жена их оттуда шваброй вытащила?
Рычагов сидел задумавшись. Он вспомнил слова Дорогина, который советовал ему никогда не спешить.
— Может, ты и прав, Клаус. Хотя, честно признаться, мне не терпится переложить ответственность на тебя.
Доктор Фишер засмеялся:
— Я тоже хотел бы, чтобы все провернулось быстрее.
Мне самому хотелось бы уехать вместе с тобой, как-никак мы много хорошего сделали вместе. Но так уж получается… Так что, извини. Давай прощаться, ночью я уже буду в дороге, наш конвой уходит.
— Спасибо за то, что доставили, — Рычагов крепко пожал руку Фишеру, и мужчины улыбнулись друг другу.
— Смотри не передумай, — Клаус погрозил ему пальцем, — а то еще найдешь себе более надежного партнера.
— Надежнее тебя нет.
Фишер выглянул в коридор и тут же закрыл дверь:
— К тебе твоя женщина идет.
— Тоже неплохо.
— Я пошел, не буду мешать.
Фишер исчез, а Рычагов подошел к окну. Он слышал, как открылась дверь, как вошла Тамара, на этот раз без стука, но даже не обернулся. Он смотрел, как Клаус садится в микроавтобус и выезжает со двора больницы. Следом за ним поехали два маленьких грузовичка, машины «Скорой помощи» остались как подарок больнице.
«Эх, может, зря не отправил? Может, стоило рискнуть? Жгут деньги руки», — подумал Рычагов, когда Тамара остановилась рядом с ним.
Если бы это происходило раньше, всего какую-нибудь неделю назад, то женщина непременно обняла бы Рычагова за шею, поцеловала бы в ухо. Но этого не случилось. Рычагов ждал, затем резко повернулся и сказал:
— Гав!
Тамара вздрогнула от неожиданности.
— От Лютера научился? — наконец-то нашлась она и рассмеялась.
— Устал я что-то, — он потер виски и махнул рукой, — к черту работу! Давай сварим кофе…
— Нет, не придется тебе, Геннадий Федорович, пить кофе.
— А что такое?
— Плохо стало больному из пятой палаты, я поэтому и прибежала.
— А мне что, по-твоему, хорошо?
Подобное услышать Тамара не ожидала. Слишком странным в последнее время стал доктор Рычагов. Если бы раньше ему кто-то сказал, что его пациенту стало плохо, упало давление или подскочило, то он тут же бегом бросился бы в палату и собственноручно принялся бы все изучать, делать назначения. А сейчас Рычагов остался абсолютно спокойным, почти безучастным.
— И что ты предлагаешь — бежать и спасать? — наконец спросил он у своей ассистентки.
— Тебе не жалко работы, которую ты в него вложил?
— Я столько вкладываю в них работы, а люди все равно умирают.
— Ты же сам говорил, Геннадий, что ты не Господь Бог.
— В отделении есть и без меня кому заниматься больными. Он же не один?
— Конечно, готовят к операции.
— Когда начнут, я зайду в операционную. Только предупреди, пожалуйста, чтобы анестезиолог был внимателен, и посмотри, трезвый ли он.