Пощады не будет никому
Шрифт:
— Трезвый, — сказала Тамара.
— Ну тогда я спокоен. А трезвый он потому, что бедный, — со злостью сказал Рычагов.
— А может, потому что честный?
— Честный? — выпалил Геннадий Федорович. — Он-то честный? Да он, если увидит кошелек, выпавший из кармана старухи, тут же его подхватит и сделает это так артистично, как может сделать только фокусник. А ты говоришь о какой-то его честности! Нет здесь, Тамара, честных людей.
— А ты? — спросила женщина, глядя прямо в глаза Геннадию Федоровичу.
— Я устал быть честным.
— Даже со мной? — спросила Тамара.
— И
Тамара резко развернулась. Рычагов посмотрел ей вслед, на красивые бедра, на тонкую талию, на длинные ноги.
"Опять она ходит на шпильках.., и холода не боится в этой чертовой больнице, в этой чертовой медвежьей норе. Почему я сейчас с ней поругался, зачем обидел?
Кто-кто, а она мне ничего плохого не сделала. Ай, ладно, — тут же успокоил себя доктор, — со старой жизнью надо порывать. Не стану же я брать ее с собой, я ей предложил, она отказалась. У нее здесь дела, родители, вот пусть с ними и остается. А я уеду. К черту. Весь этот снег, все эти елки-палки, всех этих больных, пенсионеров, инвалидов, бандитов, преступников, милицию…
Надоело!"
Рычагов открыл сейф, взял бутылку с коньяком, уже открытую, и, даже не налив в рюмку, сделал несколько глотков из горлышка, пожевал лимонную дольку с засохшей коркой и отправился в операционную. Он пришел, как всегда, вовремя.
— Чо тут случилось?
Ему уступили место, и он принялся быстро отдавать распоряжения Тамаре, словно бы ничего между ними не произошло, орудовал скальпелем. Его движения были точны, но делал он операцию безо всякой любви к пациенту, не щадя его, так, как зубной врач выдергивает больной зуб у своего же коллеги, пытаясь ему этим досадить, заставить немного помучиться. Хотя Рычагов прекрасно понимал, что пациент на операционном столе не чувствует боли — ему все равно, резко, быстро, медленно идет операция. Ему все равно, он пребывает в забытьи, абсолютно бесчувственный к боли.
Сорок минут ушло на операцию. Рычагов зло отшвырнул инструмент, перепачканный кровью, и покинул операционную, на ходу бросив:
— Вот и все, будет жить.
Все восхищенно посмотрели вслед.
— Вот человек, золотые руки! За что ни возьмется, то у него и получается.
А хирург, сбрасывая на ходу халат, поспешил в свой кабинет. Ему хотелось как можно скорее и незаметнее покинуть больницу.
Уже темнело, когда конвой машин с немецкими номерами подъезжал к границе московской области. Перед микроавтобусом, в котором на переднем сиденье сидел, закутавшись в теплое одеяло, Клаус Фишер, поблескивали маячки гаишной машины. У Клауса еще оставалось полтермоса кофе, он растягивал удовольствие, время от времени открывая широкую пробку и втягивая в себя запах ароматного напитка.
Мелькнул указатель границы области. Гаишная машина притормозила, притормозил и водитель автобуса.
Молоденький лейтенант вышел из «Волги» и открыл дверцу со стороны шофера.
— Ну вот, господа немцы, счастливой вам дороги.
Дальше уже поедете сами. В Смоленске вас встретят мои коллеги. Только что связались со мной по рации, — лейтенант лихо козырнул и напомнил. — Будьте осторожны, дорога скользкая.
Как будто бы его предупреждение могло что-то изменить. Немцы спешили домой, им не терпелось успеть в Германию к Рождеству, попасть за праздничный стол, выпить шнапса и поесть гусиного паштета вместе со своими женами и детьми.
Машина ГАИ растаяла в сумерках, и конвой со включенными фарами продолжал движение на запад. Сбиться с дороги здесь было невозможно, широкое шоссе, повсюду указатели. Машин было немного, время позднее, да и погода гнусная. Лишь те, у кого имелись срочные дела, рисковали выбираться в путь.
Клаус задремал, покачиваясь в такт движению.
И вдруг проснулся оттого, что микроавтобус резко затормозил. Он тут же продрал глаза и ухватился за термос с кофе, который опрокинулся у него на коленях.
— О майн готт! — воскликнул Фишер, увидев включенные фары, а затем зажмурился, ослепленный ярким светом, бьющим в лобовое стекло.
Впереди на полосе стояли рядом два автомобиля. Рассмотреть марки от ярко бьющего в глаза света было невозможно. Один автомобиль посадкой чуть пониже — легковой, а второй — повыше — не разобрать, то ли грузовик, то ли джип. Вдалеке виднелась еще одна легковая машина.
— Что такое?
Водитель пожал плечами. Он не спешил открывать дверцу и выбираться на лютый холод. К лобовому стеклу приблизился мужчина страшноватого вида, короткостриженый, с непокрытой головой, в легкой кожаной куртке, костяшками пальцев забарабанил в стекло, показывая, чтобы открыли дверцу.
Шофер и Клаус переглянулись. Открывать дверь им не хотелось, опускать стекло тоже. Но тут появился аргумент, против которого возразить было нечего. Мужчина в кожаной куртке вытащил из-за пазухи пистолет и нацелил его в лоб водителю. Клаус глянул в зеркальце заднего вида и увидел, что то же самое происходит у двух грузовиков.
— Открывай, — нехотя сказал он водителю и зябко поежился.
Не церемонясь, Клауса Фишера схватили, выволокли на обочину, бросили лицом в снег. То же самое сделали и с водителем.
— Кто тут из вас понимает по-русски? — прозвучал неприятный, скрипучий голос.
Клаус чуть поднял голову и, выплюнув набившийся в рот снег, крикнул:
— Я!
— Так вот, скажи, чтобы все лежали, уткнувшись мордами в снег, а если кто пошевелится — стреляю без предупреждения!
Клаус перевел. Повторять ему не пришлось.
Из «БМВ» выбрался Чекан, запахнул пальто, подошел к задней дверце и резко поднял ее. В салоне микроавтобуса вспыхнул свет.
— Выбрасывай все на дорогу! — негромко произнес Чекан своему подручному.
Вытаскивали сумки, тут же раскрывали их и высыпали содержимое на дорогу. Блестящий самовар с сорванной крышкой полетел в снег. Посыпались матрешки. Чекан крошил их ботинками и зло ругался. Развинчивали термосы и били колбы, потрошили журналы, книжки, картонные коробки вспарывали ножами. Из канистр в снег выливали бензин. Один из бандитов щупом проверял бензобаки. Взрезали обивку салонов, короче, работали так, как не работают даже таможенники, получившие сигнал, что везут наркотики. Не хватало только собак.