Пощёчина генерал-полковнику Готу
Шрифт:
Как бы то ни было, их курс дотянули до выпуска, и в июне тридцать девятого Алексей Гордеев стал лейтенантом. В новенькой форме – стального цвета коверкотовая гимнастёрка с отложным воротником и чёрными петлицами с золотистым танком и двумя рубиновыми кубиками на них, суконные бриджи, фуражка с черным бархатным околышем и хромовые сапоги – он предстал перед матерью.
Анастасия Петровна с радостным волнением оглядела сына и усадила его за праздничный стол.
– Лёшенька, на тебе форма как влитая сидит! Очень тебе идёт. – Она наполнила его тарелку закусками и, минуту помолчав, спросила: – Что дальше? Куда пошлют служить?
– Меня, мама, в училище оставляют на преподавательскую работу. Кадров-то совсем нет. Но мне очень не хочется, лучше бы в войска.
Мать
5
В родном училище лейтенант Гордеев прослужил пять месяцев, преподавал матчасть Т-26, занимался с курсантами стрелковой и строевой подготовкой. В декабре его отправили на Советско-финский фронт, в отдельный танковый батальон стрелковой дивизии, где он принял под свою команду взвод из четырёх танков Т-26.
Все те чудеса, с которыми Алексей сталкивался в училище, здесь, на фронте, ему показались цветочками. Ягодки раскрылись в глубоких карельских снегах при сорокаградусном морозе. Те его подозрения о состоянии Вооружённых сил страны, возникшие и окрепшие в училище, оправдались: армия к современной войне, особенно в суровых северных условиях, была не готова. И не только потому, что не хватало зимней одежды и обуви, мыла и продуктов питания, вследствие чего лазареты и фронтовые госпитали были забиты десятками тысяч обмороженных, истощённых голодом и поражённых дизентерией бойцов. Главная причина крылась в эпидемии страха, поразившей весь командный состав. Страх был порождением страшных ежовских, а затем бериевских репрессий, оставивших Красную армию без кадровых командиров. Следствием страха стали безынициативность командования, нежелание командиров брать на себя ответственность, боязнь оступиться, сделать ошибку. В войска командирами полков, бригад и дивизий пришла молодёжь, недавно командовавшая ротами, не имевшая достаточных оперативно-тактических знаний и практики, не понимавшая важнейшей роли разведки и связи, не обученная взаимодействию видов и родов войск в конкретных боевых условиях. Пехота, утопая по грудь в снегу, шла в атаку густыми цепями на врага без достаточной артиллерийской и миномётной поддержки, зачастую по минным полям, не разведанным и не очищенным сапёрами.
Расформированные танковые и механизированные корпуса, представлявшие собой главную ударную силу армии, броневой таран для прорыва вражеской обороны, реорганизовали в отдельные бронетанковые бригады, приданные стрелковым корпусам, и танковые батальоны в стрелковых дивизиях. Таким способом бронетехнику размазали, превратив её в средство поддержки пехоты.
Плохо работали тыловые службы. Танки и бронеавтомобили, оставленные без горючего, становились отличными мишенями для финских артиллеристов. Зачастую экипажи танков целых батальонов, не получив горючего, бросали технику и бежали в тыл, боясь оказаться в финском плену. Фины заправляли наши танки горючим, рисовали на их бортах кресты и, спешно подготовив экипажи, отправляли их в бой с советскими частями.
Гордееву с начальством повезло. Батальоном командовал капитан Еремеев, вернувшийся из Испании и успевший поучаствовать в так называемом «освободительном походе» в Западной Белоруссии. Принял он молодого командира в штабе батальона, разместившемся в охотничьем домике, который принадлежал какому-то финскому богачу. Домик располагался у кромки густого ельника, верхушки которого украшали голубоватые шапки снега. Рядом проходила важная дорога Хейниок-Муолаа. Комбат, укрытый овчинным тулупом поверх шинели, выслушал рапорт прибывшего лейтенанта, оглядел его снизу доверху, принял документы.
– Кадровый? – спросил простуженным голосом.
– Никак нет, товарищ капитан, выпускник училища, полгода прослужил там преподавателем.
– А выправка кадрового командира. Молодец. Собственно говоря, ты уже кадровый. Присаживайся, – комбат указал место на приставной скамье. – Примешь второй взвод первой роты. Прежний командир отморозил ноги, в госпитале нынче. Т-26 знаешь?
– Так точно, на них и учили.
– Это хорошо. Только имей, брат, в виду, не учили вас в такой мороз технику обслуживать. Придётся
Комбат порылся в каком-то ящике, извлёк оттуда новенький чёрной кожи танковый шлемофон на овечьем меху, сунул в руки Гордеева.
– На, лейтенант, носи, в нём не замёрзнешь. Успеха тебе.
Представившись ротному, Гордеев пошёл знакомиться с экипажами. Танки стояли в лесу, замаскированные еловыми лапами. Их броня была покрыта крепким инеем. Гордеев приложил руку к корме одного танка, другого, третьего… Машины, видимо, давно стояли холодными. Найдя свой взвод в большой тёплой землянке, он представился и приказал экипажам построиться у машин. Бойцы нехотя натягивали ватники и шлемофоны, обували валенки, тихо переругивались, не желая покидать землянку с горячо натопленной буржуйкой. Сержант-сверхсрочник Гуляев, командир первого экипажа и по должности – помкомвзвода, невысокий крепыш с конопатым лицом и приплюснутым носом боксёра, подровнял строй и строго по уставу доложил о построенном взводе.
Гордеев, уже привыкший в училище командовать курсантами, понимал, выливать свой гнев на бойцов за неготовую к походу технику бессмысленно. Бойца нужно озадачить, поставить перед ними цель, определить средства её достижения и сроки исполнения.
– Взвод, – с растяжкой возвысил он голос, – слушай приказ! Механикам-водителям запустить двигатели и прогревать их два часа. До отбоя прогрев повторять трижды. В ночное время прогрев провести дважды. Ночью механикам-водителям меняться с командирами экипажей. Во время прогрева проверить нормативное натяжение гусениц и работу фар. Стрелкам-наводчикам с командирами экипажей до ужина сухой ветошью обтереть внутри машины орудия, пулемёты и снаряды в боеукладке от конденсата, фланелью протереть прицельные приборы, проверить смазку поворотных механизмов, наличие пулемётных магазинов и ручных гранат в гранатных сумках. Контроль исполнения приказа возлагаю на сержанта Гуляева. О выполненных работах доложить мне в восемнадцать тридцать.
Вечером Алексей выслушал доклад сержанта Гуляева, вместе с помпотехом роты осмотрел машины, согласовал перечень регламентных работ там, где это требовалось, доложил командиру роты, в наскоро сколоченном сарае-столовой поужинал, кое-как помылся и, до смерти уставший, свалился на топчан в хорошо натопленной командирской землянке. Сон одолел его сразу.
6
Несколько дней подряд второй взвод под удивлёнными взглядами танкистов роты чистил орудия, приводил в порядок ходовую часть, прогревал двигатели, гонял машины по проторённой тракторами в снегу лесной дороге, преодолевал небольшие канавы и уложенные ветровалом ели. На совещании в штабе батальона комбат похвалил Гордеева, упрекнув командиров рот и взводов в лени и безынициативности.
Перед католическим Рождеством дивизия начала движение в направление Вииппури (ныне Выборг). Пехота, поддерживаемая огнём танковых пушек, шаг за шагом занимала хутора. Но у одного хутора, за околицей которого протекала неширокая, метров в двадцать, но глубокая, полноводная, незамёрзшая речка, финны сражались упорно и сдавать позиции не собирались, пресекая все атаки нашей пехоты плотным миномётным огнём. Вскоре выяснилось, защищали они не хутор, а каменный мост через реку, бывший единственной связующей нитью между финскими пехотинцами и миномётчиками и их тылом. Через мост финнам доставлялись боеприпасы и продовольствие, в тыл уходили запряжённые сани с ранеными.