Шрифт:
Илия Джерекаров
Поселенцы
Последний переход меня доконал. Я был слишком изможден, чтобы понять, что одолел наконец-таки перевал. И все же я перевал одолел и вот рухнул средь неведомых лиловых трав и заснул, но и во сне меня выслеживали хищники, засасывали трясины, грозили горы каменными перстами.
Когда я проснулся, бирюзовый день угасал. Там, далеко внизу, на океанском берегу, реял прозрачный купол лагеря, прозрачный и легкий, как лепесток. Река, срываясь со скал, низвергалась в лагуну, где в серебряных водах плавал закат. Тропинка вдоль берега. Оранжевая скамья. Несколько цветочных клумб. Судя по всему, очередное пристрастие Блики-цветы.
Теперь-то я понимаю: она все продумала, когда отказалась полететь со мною. В сущности, она была права. Планетолет не выдержал. Сгорели дюзы, и я едва успел спастись. Ничего. По крайней мере, не сидел сложа руки, хоть что-то пытался предпринять.
Сегодня и на Земле и здесь меня считают мертвым. Блика, конечно, видела, как тотчас же после старта моя ракета сбилась с курса и унеслась над океаном бог весть куда. Наверное, Блике было нелегко. Ведь я даже не попрощался...
Я подымаюсь и медленно иду вниз, оскальзываясь на осыпях. Что ни говори, женщины - непостижимые существа. Пережить за короткий срок гибель звездолета, потом гибель планетолета, наконец, потерю мужа - и разводить в полном одиночестве цветы...
Когда погиб звездолет и мы остались на планете одни, Блика долгое время пребывала в состоянии полусна-полуяви. Казалось, для нее стерлась грань между жизнью и смертью, она просто существовала, и это ее существование пугало меня своей бесцельностью.
Однажды она долго и сосредоточенно наблюдала, как я устанавливаю флюгер на метеостанции, и потом тихо спросила:
– Момчил, ты когда-нибудь был ребенком?
Странный вопрос!
– Если мне память не изменяет, - начал я осторожно, - то...
– Я сегодня видела во сне детей, - перебила меня Блика.
– Много детей. И каждый из них был точная копия тебя.
– И девочки были точной моей копией?
– улыбнулся я.
Блика подумала и ответила:
– Я не помню.
Тут я расхохотался:
– О чем ты говоришь, какие дети! Представляю, как бы мы выглядели в роли поселенцев. Детишки, огород, коровы, козы, курочки. Все блага натурального хозяйства. Я буду выращивать табак, а ты - разводить цветочки.
– Да пойми же ты, пойми, - едва не закричала она.
– Мы уже поселенцы, хочешь ты того или нет. Твой планетолет вот-вот развалится. Сколько раз можно на нем стартовать? Четыреста. А на счетчике какая цифра? Семьсот сорок четыре. Вот то-то и оно. Не сегодня-завтра прогорят дюзы. На Земле небось думают, будто мы погибли, а если ищут, не скоро найдут. Лет через двадцать жди спасателей, А то и через тридцать.
Я заметил не без иронии:
– И это дает тебе повод полагать, что возвращение невозможно? Стало быть, сиди здесь до старости и ожидай ангелов-спасителей? Ну, а если нас никогда не найдут?
Она и внимания не обратила на мой иронический тон.
– Мы не должны думать лишь о нас двоих. Давай позаботимся и о тех, кто придет сюда после нас. Мы открыли прекрасную планету. Чего же мы ждем? Пора заселять ее землянами. Не беспокойся, дети нам не будут обузой. Наоборот. Они станут помогать, когда мы состаримся.
Меня прямо так и взорвало:
– А если все ж не прилетят и не найдут? Если и спустя полстолетия ни единая живая душа не доберется до этих райских кущ? Что тогда будут здесь делать наши чада? Сооружать из бревен и глины звездолет? Или ты жаждешь навалить на их плечи бремя, которое должны нести мы? Выбрось ты из головы эти мечты об Адаме и Еве!.. Ну ладно, допустим, ты права. Представь себе, что у нас мальчик и девочка. Что станется с ними спустя двадцать или тридцать лет, если мы не свяжемся с Землей? Думала ли ты об этом?
Я говорил уже без всякого юмора, голосом неестественно высоким. Блика, побледнев, глядела на меня широко открытыми глазами. Наконец она сказала:
– Вот когда я узнала тебя досконально, герой. Надо же, а! До сих пор воображала, будто ты и впрямь незаурядная личность, но теперь ты сбросил личину. Жалкий эгоист!
Вслед за тем она отвернулась и заперлась в лаборатории. В продолжение нескольких дней мы не сказали больше друг другу ни слова. Я возился с аппаратурой. Блика ловила в силки диких зайцев и собак, препарировала их, собирала какие-то травы.
До ближайшей базы на Сириусе лететь лет двенадцать-тринадцать. Было безумием отправляться туда на стареньком планетолете. Однако я решил рискнуть. Это мое решение и послужило причиной нашего окончательного разрыва. Блика отказалась лететь наотрез.
– Прежде всего это касается _твоей_ жизни, - сказала она, - и потому я должна тебя предупредить: ты, как всегда, пытаешься совершить невозможное. Ты же прекрасно знаешь, что двигатели ракеты вряд ли одолеют здешнее тяготение. Взорвутся, попомни мое слово. А где ты возьмешь столько еды на двенадцать лет? Не в твоих правилах довольствоваться стаканом чаю и парочкой сухариков. Ты же умрешь от голода и одиночества. Это тебе не звездолет, где, поругавшись со мною, ты целыми неделями мог торчать в бильярдной или делиться с роботами своими сердечными излияниями. Впрочем, последнее слово за тобой. Но на меня ты не рассчитывай: я и одна дождусь, когда сюда прилетят с Земли.
Она ошиблась. Никакого последнего слова я ей не сказал. Я решил, Я полетел, Я едва не расстался с жизнью...
Под ногами шуршали камешки. Серые тучи цеплялись за гребни гор. Огромное облако походило очертаниями на Африку, его края дышали в свете заходящего солнца. Пройдет час-другой, и в долину низринется мрак.
И тут я заметил Блику. Она шла по тропинке к метеостанции. Я помахал ей рукой, но она, должно быть, не заметила меня. Или сделала вид, будто не заметила. Она раскрыла журнал, внесла туда показания приборов и быстро вернулась в лагерь. Странно, откуда в ней такая торопливость? Неужели она опасается выходить в одиночку? Если бы она чего-то опасалась, вряд ли перед лагерем красовались бы цветочные клумбы и оранжевая скамья. Между прочим, скамья была неестественно длинная, на ней свободно бы уместилось человек десять. Это меня насторожило. Для одного человека достаточно пенька или стула...
Я очнулся ночью от ощущения одиночества. И я не ошибся: Блики не было рядом. Встревоженный, я приподнялся на локте и прислушался. Откуда-то просачивались странные звуки. Такое ощущение, что где-то плакали дети. Множество детей. Скорее всего это скулят ее подопытные животные, а она пытается их утихомирить. Я на цыпочках подбежал к дверям в лабораторию. И услышал ее голос:
– Не плачьте, глупые малыши! Всех, всех сейчас накормлю!
Успокоенный, я покачал головой. По крайней мере, она счастлива. Несколько инопланетных зайчат или щенят вполне заменят ей все человеческое общество.