Поселок
Шрифт:
– Томас! – позвал он. – Посмотрите, что вы еще забыли!
– Не забыли, – сказал Томас. – Понимаешь, мы тогда поверили, что выйдем к лесу, и в последний раз поели. Это консервные банки, понимаешь? Это ненужные консервные банки.
– Ненужные?
– Тогда они казались нам ненужными. – Томас снова поднес к носу флягу и принюхался. – Я сойду с ума. Это мне снится.
– Значит, правда, – сказал Дик, – что вы здесь шли. Я иногда думал, что поселок был всегда.
– Знаешь, я сам
Он отпил немного из фляги. Один глоток, и зажмурился.
– Буду жить, – произнес он. Закашлялся, но не перестал улыбаться.
Марьяна собирала консервные банки и складывала их в мешок. Коза часто вздыхала, охала, ей банки не нравились. Они были чужими.
– Да не надо их тащить, – засмеялся Томас. – Не надо! Это же пустые банки. Если нужно, ты возьмешь их тысячу. Понимаешь?
– Не знаю, – трезво возразила Марьяна. – А если не найдем ничего, они там тоже пригодятся. Не с пустыми руками вернемся. Из этих банок отец много всего сделает.
– Тогда заберешь на обратном пути, – предложил Олег. Ему хотелось попробовать коньяк, который так обрадовал Томаса.
– А если их возьмут? – спросила Марьяна.
– Кто возьмет? – спросил Томас. – За шестнадцать лет никто не взял. Козлам банки не нужны.
Но Марьяна собрала все банки, даже дырявые.
Дик сказал:
– Дай попробовать, Томас. Из фляги.
– Тебе не понравится, – предупредил Томас. – Детям и дикарям коньяк противопоказан.
Но протянул флягу Дику.
«Надо было попросить, – огорчился Олег. – Я всегда только думаю о чем-то, а Дик уже это берет».
– Только осторожно, – велел Томас, – один маленький глоток.
– Не бойся, – ответил Дик. – Если тебе можно, мне тем более. Я сильнее тебя.
Томас ничего не ответил. Олегу показалось, что он улыбается.
Дик запрокинул флягу и сделал большой глоток. Видно, этот коньяк был очень горьким, потому что он выронил флягу и жутко закашлялся, схватившись за горло. Томас еле успел подхватить флягу.
– Я же говорил, – произнес он укоризненно, но без сочувствия.
Марьяна бросилась к покрасневшему, несчастному Дику.
– Все горит… – смог наконец выговорить Дик.
– Вы зачем? – рассердилась Марьяна на Томаса.
Она стала копаться в своем мешке. Олег знал – искала снадобье от ожога.
– Сейчас пройдет, – заверил Томас. – Ты же дикарь, Дик. Ты должен был незнакомую жидкость принимать, как яд, сначала языком…
Дик отмахнулся.
– Я поверил… Понимаешь, поверил! Ты же пил!
Дик был унижен. Унижений он не выносил.
– Вот, – сказала Марьяна, – пожуй траву. Это помогает.
– Не надо, – отказался Дик.
– Все прошло, – отозвался Томас. – Ему теперь уже теплее.
–
– Есть еще желание обжечься? – спросил Томас. – Как, мои смелые единоплеменники? Кстати, индейцы называли это огненной водой.
– А потом спивались и отдавали за бесценок землю белым колонистам, – вспомнил Олег урок истории.
– Вот именно. Только те напитки были пониже качеством.
Томас повесил флягу через плечо. Дик поглядел на нее с тоской. Он бы с удовольствием вылил оттуда проклятый коньяк и налил воды.
Они расселись на камнях передохнуть. Марьяна раздала всем по горсти сушеных грибов и по ломтику вяленого мяса. Козе тоже дала грибов. Дик поглядел неодобрительно, но ничего не сказал. Коза деликатно хрупала грибами, поглядывала на Марьяну, дадут ли еще. Козе в этих местах было трудно добывать пищу, она была голодна.
– И вся ваша еда была в этих банках? – спросил Олег.
– Не только, – сказал Томас. – Еда была в ящиках, коробках, контейнерах, бутылках, тюбиках, пузырьках, мешках и много в чем еще. Еды было, скажу вам, друзья, много. И еще там были сигареты, которые мне часто снятся.
И вдруг Олег понял, что находка фляги, консервных банок, следов подействовала не только на него или Дика. Больше всех изменился Томас. Словно до этого момента он и сам не очень верил в то, что когда-то был за перевалом, где едят из блестящих банок и во флягах бывает коньяк. И этот чужой, но желанный для Олега, чужой и, в общем, ненужный для Дика мир отдалил Томаса.
– Пошли, – сказал Томас, поднимаясь. – Теперь я почти поверил, что мы дойдем, хоть самая трудная часть пути впереди.
Они пошли дальше. Марьяна держалась ближе к Дику, она беспокоилась, не плохо ли ему. У Марьяны есть это качество – всех жалеть. Иногда Олега оно трогало, а сейчас злило. Ведь видно же, что Дик здоров, только глаза блестят и говорит громче, чем обычно.
– Это дверь, – произнес Томас, который шел рядом с Олегом. – Дверь, за которой начинаются мои воспоминания. Ты понимаешь?
– Понимаю.
– До этого я мог только представлять, – продолжал Томас. – И я совсем забыл об этом привале. Твоя мать несла тебя на руках. Она совсем выбилась из сил, но никому тебя не отдавала. И ты молчал. Дик орал, понимаешь, как положено голодному и несчастному младенцу. А ты молчал. Эгли все крутилась возле твоей матери, они же были еще совсем девчонками, лет по двадцать пять, не больше, а раньше дружили. У нее ничего не осталось в жизни, только ты.
Томас вдруг закашлялся, его согнуло пополам. Он уперся ладонью о каменную стену, и Олег заметил, какие желтые и тонкие у Томаса пальцы. Дик с Марьяной ушли вперед и скрылись за поворотом.