Поселок
Шрифт:
Роберт промолчал. Охватило ощущение унизительной беспомощности перед грязным
идолом… А может и в самом деле все очень просто и его подозрения от усталости, и завтра,
утром, проснувшись лежа в постели, он ясно обнаружит утечку информации.
Утечка информации… Совсем не обязательно ей появиться в результате действий
посторонних лиц или собственной оплошности. Достаточно периодически думать о ней,
чтобы вселить ее в бессознательную память другого. А потом ожидай
5
любовнице, о которой знаешь ты один. С одним условием, конечно, что не бредишь ты во сне,
называя имя Татьяны… Но это исключено, иначе, учитывая откровенный Женечки характер,
втайне умолчанием такая информация в ее головке не удержалась бы ни на минуту, спал он в
это время или не спал! Язык же просто невольно произнес, а значит это неспроста. И если бы
человек не был настолько глух к природе, то пользовался бы этим, пользовался…
Роберт бросил промывать собственные косточки, прислушался к ровному дыханию
супруги. Стало не по себе. Лучше пусть Женечка об этом ничего не знает. Живет, как живется,
без волнений, а он уж как-нибудь справится со своими чувствами. Хорошо, что это не главное
в жизни. Главное – преимущественный виртуальный соперник повседневного – творчество,
приносящее ни с чем не сравнимую полноту личной жизни.
Вообще, что такое личная жизнь? Совершенно не понятная штука. Если рассматривать ее с
понятия привычного советского термина – она хамски унизительна хотя бы потому, что
формальна, и заставляет лицемерить в самом сокровенном, приобщаясь к коллективному
образу жизни. Ничего личного, индивидуального. Если видеть в этом закрытую для
постороннего вмешательства интимность мыслей и желаний, то тогда можно сразу на личной
жизни, какая у них с Женечкой была, поставить точку.
В причине разобраться было невозможно, как Роберт ни старайся, с какой стороны не
подходи – деловой, любовной, сексуальной… Объяснить себе даже по отдельности – было
просто невозможно. Единственно, к какому выводу можно было бы прийти – это то, что сама
жизнь, как ни крути, со временем поставит все на свои места.
Он посмотрел на Женечку, на гладкое сонное личико и вдруг ярко представил себе ее
загнанные беспомощные черты, трагическую преувеличенную печаль… «И станет тогда твоя
тайная жизнь твоей личной», – подумал Роберт, грустно улыбнулся, как будто и на самом деле
пришел к такому решению, с усмешкой раскрыв неизбежное своему прототипу.
И заснул.
Глава 2
Москва, Назаров
Лайнер мягко приземлился на посадочную полосу аэропорта Шереметьево-1. Рабочие в
комбинезонах
золотыми звездами в петлицах, и два официальных лица в костюмах «тройка» при галстуках
– встречающие и сопровождающие прибывших. Со стороны аэровокзала отделился
автовагончик, жужжа трансмиссией, направился к самолету для перевозки пассажиров к
выходу в город. Все, как и должно быть, все родное располагало встрече, невольно вызывая
радость. Назаров заметил ее на лицах прибывших, но не смог принять чужое чувство,
осознать возбуждение, неожиданно возникшее вокруг, оно казалось неуместным, фальшивым.
Наоборот, немного чего-то недоставало. Он взял дипломат с навешенным на ручку ярлыком с
надписью «in cabin»* , который почему-то до сих пор не снял, направился за всеми к выходу.
Переступив порог, на секунду остановился, прищурившись от яркого теплого солнца. Внизу у
основания трапа двое в штатском не удивили, это то, чего не хватало, они уместны и не были
фальшивыми, не отвечали настроению прилетевших. Назарова они не расстроили и не
обрадовали, как и заранее, должно быть, было предусмотрено, что лежало где-то у него
внутри и вот сейчас последовательно воплощалось в очевидность, ни малейшим явлением не
трогая чувств.
6
Мужчины в костюмах дружно и неспешно шагнули навстречу, как только Назаров ступил
на бетонный настил посадочной полосы. Один из них протянул руку и, судя по выражению
лица, не для приятного знакомства, уверенно взял профессора под руку и, уводя в сторону как
для интимного разговора, жестко доложил:
– Назаров Владимир Александрович, вам необходимо пройти с нами.
Назаров ответил спокойно и невозмутимо:
– Я согласен, но…
– Мы все учли…
Они молча шли к стеклянному входу в помещение вокзала, вошли в зал. Открылась
щемящая обстановка отъезда в Майами, за спиной оставался стеклянный фронтон
Шереметьево-1. Он увидел, как направился к регистрационному входу, обогнув барьер из
никелированных труб, толкнул дверь ногой и боком вошел в ярко освещенный зал. На втором
этаже буфет. Там он выпил рюмочку коньяку с черным кофе. Сразу перед входом находилась
стойка с весами, у которой образовалась небольшая очередь, справа в глубине виднелись
турникеты и застекленные кабинки с пограничниками, слева пассажиры заполняли, стоя за
конторками, бланки деклараций. Изящные на вид девицы в синих форменных жакетах
оформляли билеты, здоровый мужик в комбинезоне снимал очередную поклажу, чемоданы,