Посевы бури. Повесть о Яне Райнисе
Шрифт:
Трубили кавалерийские рожки. Кипели и брызгали огненной смолой факелы. По всем дорогам скакали лютые, неустанные эскадроны невиданных доселе полувсадников-полукентавров. Диковинные существа пили и ели, не слезая с коней, рубили сплеча, палили из винтовок на полном скаку. И даже скорый суд вершили в поскрипывающих седлах.
Воробьи и синицы склевывали горячий навоз, вороны взволнованно кружились над перекладиной ворот, над жердями овина, над могучими ветками дуба, с которых свисали босые, вытянувшиеся в струнку тела. Проводив эскадрон, они нетерпеливо рвали клювами мешковину, торопясь поскорее добраться до глаз. Потом
В Большом Петергофском дворце, в зале бельэтажа, обращенного окнами к заваленным снегом фонтанам, решалась ныне судьба прибалтийских мятежных губерний. Сидя в председательском кресле, главнокомандующий и генерал-инспектор от кавалерии великий князь Николай Николаевич рассеянно прислушивался к докладу организатора летучих отрядов генерал-квартирмейстера Рауха. Пересыпая исковерканную русскую речь немецкими словами, генерал вот уже сорок минут долдонил одно и то же. Николай Николаевич плохо разбирал Kauderwelsch — ломаный русский язык — и вообще придерживался здравого мнения, что сановник, кем бы он ни был, обязан изъясняться внятно. Он не понял и десятой доли того, о чем вещал Раух, и пришел в скверное состояние духа.
— Чего же вы хотите, наконец? — властно пресек он нудное словоизвержение. — Скажите просто и ясно!
— Прошу покорно извиняйт, — смешался незадачливый оратор.
— Барон фон Раух благодарит ваше императорское высочество, — пришел на помощь ландмаршал Мейендорф, — за лестное внимание к нуждам дворянства. Отмечая благотворные перемены, происшедшие после назначения высочайшим указом от четвертого декабря временным генерал-губернатором Прибалтики господина Соллогуба, он тем не менее указывает на явную недостаточность карательных мер.
— Имейте терпение, генерал, — подал реплику Дурново. — Дайте Соллогубу как следует освоиться.
— Но я совсем иное имел в виду! — взмолился Раух. — Барон фон Мейендорф меня не так понял, — он с упреком взглянул на хмурого ландмаршала. «Вечно всем недоволен и только и делает, что подкапывается, — пронеслось в голове. — Хотел бы я знать, кого он уже прочит на место Соллогуба?» — Я говорил вовсе не о Соллогубе, а об Орлове, на которого все мы так уповали.
— Понятно, генерал, — остановил его Николай Николаевич. — Мы сейчас все обсудим. Прошу высказываться, господа… Вы имеете что-то сказать, Алексей Александрович? Просим.
— В телеграмме государю, — поднялся, упираясь кулаками в стол, Бирилев, — Соллогуб доносит, что ввиду недостаточности в прибалтийских губерниях войск для одновременных действий как во всех угрожаемых, так и уже охваченных беспорядками местах приходится довольствоваться отдельными самостоятельными рейдами. Упор делается на восстановление порядка в наиболее опасных районах. Мы вскорости пришлем ему подкрепления… Где сейчас находятся главные силы?
— Позвольте? — Раух привстал и потянулся к разложенной на столе карте Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерний. — В южной части Лифляндии, ваше императорское высочество, действует генерал Мейнхард, на севере — генерал Орлов, в районе железной дороги Рига — Двинск — генерал Вент. Летучие отряды
— Это не тот Сиверс, что попал в полон? — усмехнулся Николай Николаевич. — Быстро оправился. Молодец!.. Каково сейчас положение в самой Риге?
— По-прежнему угрожаемое, — доложил Бирилев. — Начальник гарнизона генерал Папен имеет в наличности две тысячи войска при двенадцати орудиях. Он доносит, что солдаты изнурены непосильными нарядами и постоянно тревожным состоянием, и поэтому просит немедля прислать еще два полка пехоты, восемь эскадронов и шестнадцать орудий.
— Следует исполнить, — произнес царь, появляясь в дверях.
Все поспешно поднялись, грохоча отодвигаемыми стульями.
— Сидите, сидите, господа, — успокоил он покровительственным взмахом руки. — Я на минутку… Как идут дела?
Председательствующий великий князь не успел ответить, как Витте, хранивший до сих пор молчание, опередил его:
— Очень желательно усилить контингенты в Прибалтийском крае, чтобы скорее раздавить восстание. Не соизволите ли, ваше императорское величество, приказать сформировать новые части морской пехоты и послать их в распоряжение генерала Соллогуба? — выпалил он и остановился в ожидании.
Как изменился этот язвительный, холодный вельможа со дня триумфального въезда в Зимний дворец! Он еще проводил, как обычно, по пятницам собрание кабинета министров в Мариинском дворце, и голубой литерный поезд носил его из конца в конец охваченной беспорядками империи, но дни его власти уже были сочтены. Это понимал каждый из сидящих здесь, и прежде всего он сам. Но невзирая ни на что, Сергей Юльевич продолжал цепляться за ускользающее влияние. В эту минуту, когда Буксгевден в Москве инструктировал Филю Казанцева и Афоньку Федорова, как половчее забросить адскую машину в дымоход премьерского особняка на углу Каменноостровского и Малой Посадской, он тщился сравняться в рвении с сидевшими вокруг него палачами. Тщетно. Дипломатам при всем желании не удается стать хорошими мастерами заплечных дел. Судьба скупо раздает свои дары. Несгибаемую тупую силу она приберегает для других любимцев. Начавший Манифестом и обращением к «братцам-рабочим» и закончивший экзекуциями с неумолимой неизбежностью уступит место большим профессионалам.
— Вполне согласен, — сказал государь, одарив премьера особо любезной улыбкой. — Переговорите с Бирилевым. — И вышел.
— У вас все, Раух? — спросил Николай Николаевич.
— Так точно, ваше императорское высочество.
— Но действия карательных экспедиций кажутся нам недостаточными, — нетерпеливо взвизгнул Мейендорф. — Стрелять надобно, а не заниматься судебными разбирательствами… Прошу прощения, господин министр.
Дурново смерил ландмаршала взглядом. В его ледяных, настойчивых глазах мелькнула и погасла искра неудовольствия.
— Я телеграфно предложил Соллогубу пренебречь мнением прокуроров о несвоевременности тех или иных действий при подавлении мятежа. Подвергать большое количество бунтовщиков аресту крайне стеснительно, поэтому я тоже стою за решительное употребление оружия. Вы удовлетворены, барон?
— Вполне, Петр Николаевич, — привстал Мейендорф.
— Тогда переключите свою активность с нас, грешных, на министерство юстиции, — усмехнулся Дурново, оставляя за собой последнее слово. — Буду вам несказанно признателен.