Пошел купаться Уверлей
Шрифт:
— Правда, правда! Думаете, память меня подводит? Вас же узнал. А сколько лет прошло? Да не глядите на меня с таким скепсисом! Готов перекреститься! Кавалеров это. Он же Дамский, он же Маточкин Федор Федорович. Когда-то лучший шулер Ленинграда. Вор. На нем несчетное количество краж, разбои, грабежи.
— Вы ошибаетесь, Игорь Васильевич. Я встречался с братом Кюна. От него получил это фото. И действую по его поручению. — Владимир заколебался — говорить ли генералу про Лизавету? Решил сказать: — А ему меня рекомендовала моя приятельница из немецкого бюро
— В частном порядке?
— Да.
— Дожили! Ментам перестали доверять?
Фризе промолчал.
Генерал опять взялся за фотографию — то приближал ее к глазам, то отдалял, держа на вытянутой руке. Щурил глаза. И, наконец, принес из кабинета большую лупу.
— Что бы вы мне ни рассказывали — это Кавалеров! — вынес он вердикт после того, как досконально изучил фотографию. — Смотрите, у него на подбородке звездочка. Так сошлись морщины. Ее пытались заретушировать, но разглядеть можно.
Фризе взял карточку и недоверчиво стал всматриваться в, казалось бы, хорошо знакомое лицо. И правда — на подбородке у мрачноватого мужчины со впалыми щеками красовался едва заметный жучок. Шесть коротких черточек, шесть лучиков сходились в одной точке. В крохотной ямочке на подбородке.
Где-то в самом дальнем уголке мозга еле слышно прозвонил тревожный колокольчик, но согласиться с тем, что столько сил потрачено на поиски вора в законе, Владимир не хотел.
— Это же не папиллярные линии! — проворчал он, подавляя в себе желание скомкать кусочек глянцевой бумаги, разорвать его, бросить в камин.
— Правильно. Но ведь я сначала опознал этого типуса, а уж потом разглядел особую примету, — сказал Корнилов мягко. — И то, что это Кавалер собственной персоной, вовсе не означает, что у него нет брата. Федор Федорович пропал из нашего поля зрения несколько лет назад. Я был еще служивым человеком.
— Что же получается… — Фризе оборвал фразу и задумался, глядя в окно. Солнце, наверное, уже скатилось за горизонт, освещение стало мягким, глубоким, по-вечернему завораживающим. А доносившиеся через открытое окно звуки сделались более звонкими.
«Что же получается? Что получается? — повторил он уже мысленно. — Получается провальное дело! Этот гребаный Кавалер прибыл по своим темным делишкам».
— Нет! — восклицание получилось таким громким, что Корнилов, отрешенно следивший за тем, как огонь расправляется в камине с березовыми поленьями, вздрогнул. — Нет! Он же служит в налоговой полиции!
— В его паспорте профессия не указана.
— А Интерпол?!
— Владимир Петрович, к вам обратилась с частной просьбой сотрудница Интерпола, а не его руководство. Знаете, как делаются такие дела? Она же могла и в глаза никогда не видеть Кавалерова, попросила какая-нибудь подруга — она написала вам или позвонила. Вы огорчены? Да выйти на след такого аса, как Федя Кавалер, дорогого стоит! Вот тут и наручники пригодятся.
«Тебе легко иронизировать, — подумал Владимир почти враждебно. — А меня, выходит, провели? Как олуха царя небесного? — Занимаясь саморазоблачением, перебирая все действительные и мнимые оплошности, которые он допустил, Фризе вдруг похолодел от мысли, что изначально сработал на мафию. — А если вся история с поисками Кавалерова-Кюна — спектакль? И нанял меня не его брат — не важно, полицейский он или бандит, — а конкуренты? Из Потта ничего не вытрясли. Убили. Кюн скрылся. И меня пустили по его следу».
Все вставало на свои места — слежка от самой Москвы, джип с киллером у квартиры Елены Петровны, убийство деда-прокурора, после того как Фризе с ним поговорил. Вот только зачем понадобилось им поджигать генеральский дом?
— А знаете, Игорь Васильевич, — решился наконец Владимир. — То, что я вляпался во всю эту бяку, полбеды. Беда — наши недомолвки.
Он в упор посмотрел на Корнилова и прочел в его глазах понимание.
— Карты на стол?
— Пересчитаем наших козырей?
— Вам политикой заниматься, а не расследования проводить, — не удержался Фризе от едкого замечания после того, как, отбросив сомнения, они выложили всю известную им информацию по «пещерному» делу. Он взглянул на часы.
— Сколько времени упущено! Чуть ли не половина суток.
— Не потеряли мы ни минуты, — проворчал Корнилов. — Теперь оглядываться друг на друга не будем, все наверстаем. В нашем сыщицком деле один плюс один не два, а десять.
«Оптимист», — подумал Фризе. Впрочем, у него тоже прибавилось уверенности в близком завершении поисков. Ему вдруг вспомнилась давно забытая игра — знаменитый кубик Рубика: совместными усилиями они с генералом выложили одну из сторон кубика синими квадратиками. И только один — центральный — все еще был красным: они до сих пор не знали, где находится тайник с ценностями. А значит, и Вильгельм Кюн. Фризе упорно не хотел называть его Федей Кавалером.
Хлопнула калитка. Кто-то быстрыми, уверенными шагами протопал по садовой дорожке к дому. И тут же раздался стук в дверь.
Корнилов вышел в прихожую. Спросил:
— Ты, Виктор?
— Так точно.
Генерал впустил гостя, и некоторое время из прихожей доносился приглушенный разговор. Глуховатый голос Корнилова и молодой, взволнованный — гостя. Слов Фризе почти не разбирал, но понял, что у гостя какие-то важные новости по поводу зеленой «тойоты». Корнилов приглашал посетителя войти в комнату, но тот упорно отказывался.
— Да не стесняйся ты, Лысенко! — начал сердиться хозяин. — Там мой племянник, приехал из Питера погостить на пару дней.
Лысенко оказался крупным молодым парнем. Широкая бугристая грудь под клетчатой синей рубашкой и внушительные бицепсы выдавали в нем «качка», загорелое до черноты скуластое лицо — деревенского жителя. А вот пристальный, изучающий взгляд светло-карих глаз мог принадлежать только милиционеру. Людей, несколько лет прослуживших в милиции, можно было опознать и по другим, скрытым от невнимательного обывателя признакам. Но превращение в настоящего мента всегда начиналось с глаз. Почему? Фризе мог только догадываться.