Пошел купаться Уверлей
Шрифт:
— В подробности он не посвящен?
— Нет.
— Если толковый да честный, мог бы очень помочь.
— Мог бы. Но у него служба только начинается. Зачем его впутывать в дело, которое питерское начальство всеми силами хочет пустить под откос? У нас с вами начальство — один Господь Бог. Надо только под пулю не угодить, а лейтенанта, прояви он инициативу, в бараний рог согнут. Особенно если наше дело удачно закончится. — Он вздохнул. — Вот жизнь наступила! «Здесь человека берегут, как на турецкой перестрелке!» Кстати, мы с вами
— А вы по ним соскучились?
— Нет! — Корнилов улыбнулся, лицо у него разгладилось, и Фризе подивился — улыбка делала генерала лет на двадцать моложе. — Я вам уже рассказывал про Бориса Федоровича, моего главного консультанта по пещерам. Так он говорит: «Не верю на телевидении даже прогнозу погоды!» — Он внимательно посмотрел на Владимира: — Поскучнели? Хандрите?
— Игорь Васильевич, а у вас нет в запасе еще одной бутылки «Дипломатической»? После бессонной ночи меня тремя рюмками не возьмешь!
— Может, коньячку?
— Не будем разбрасываться.
— Хорошо. Чем закусим?
— Не сочтите за нахальство, а маслин не найдется?
— Где-то валялась банка. Сослуживец привез.
Через минуту на журнальном столике красовалась большая бутылка водки, вазочка с крупными бархатистыми маслинами, тарелка с малосольными огурцами и хлеб. И два граненых стакана.
— Не возражаете? — генерал разлил водку по стаканам, бутылку он держал уверенно, рука не дрожала. И глазомер у него был — позавидуешь.
— Прекрасно! — одобрил Фризе. — Эти стаканы напоминают мне студенческие годы. И стажировку в вашем управлении.
— У нас на службе не пили.
Разуверять генерала Владимир не стал.
Подумал, веселея: «Сейчас напьюсь и забуду всех этих немцев и воров в законе!»
Они с удовольствием выпили. Фризе закусил маслиной, Корнилов — корочкой черного хлеба.
— Маслины доктор запретил?
— Боюсь привыкнуть, — усмехнулся генерал, — к вкусной еде, как и к власти, привыкаешь моментально. А потом настанет вынужденный пост — напереживаешься.
После второго стакана Владимир сказал:
— Завтра я разыщу главбуха и чуточку потрясу.
— Володя! Можно я буду вас называть по имени? Племянник все-таки?
— А я вас дядюшкой?
Корнилов не понял, пошутил его гость или дал понять, что называть его Володей срок еще не пришел. «Ну и ладно, перетерпит! — отмахнулся он от этой мысли. — Мужик, похоже, неплохой».
— Володя! И вы надеетесь на успех? В лучшем случае этот тип пошлет вас по матушке, в худшем — засадит в тюрьму за хулиганство. Кстати, он уже давно не главбух. Предприниматель.
— Заговорит! Он у меня заплачет кровавыми слезами!
— Прикуете наручниками к машине и пригрозите поджечь? Как меня?
— С волками быть… — Фризе вспомнил, как разогревал паяльник у себя на даче на Николиной Горе, когда поймал незадачливого воришку. Вспомнил, с каким ужасом тот смотрел на раскаленный носик паяльника.
Вечер песни
Корнилову нравился молодой сыщик. Умен, энергичен, ловок. Как лихо он управился с наручниками! И все же генерал не чувствовал себя с Фризе свободно, раскованно. Что-то, какая-то малость мешала этому. «Может быть, я боюсь показаться вышедшим в тираж, отставшим от жизни ворчуном?» — думал он и сердился на себя за такие мысли.
— А у вас в угро с убийцами и бандитами сильно миндальничали? Цирлих-минирлих разводили?
— Чего только у нас не бывало, — Корнилов вздохнул. — И в милицию садисты попадают. Скажу за себя — в моем управлении они не задерживались. Но и преступность была другая. Таких отморозков, как сейчас, встречались единицы.
— А вы лично били преступников?
— Бил. Еще как. Если при задержании возникала драка. А в камере, в кабинете при дознании — никогда.
— Да-а?
— Не верите? Напрасно. Да тронь я хоть пальцем арестованного урку, он меня на весь мир ославил бы. «Корнилов руки распускает!» Рукоприкладства они за мной никогда не числили.
— А для вас это было очень важно? Мир-то блатной.
Генерал молча разлил водку. Отломил очередную корочку хлеба.
— Мне же с ними дальше работать. Попробуй расшевели вора на признанку, если он к тебе без доверия? Когда он сидит и ждет, что я его метелить начну.
— Какое доверие? Все равно обманет.
— Это в вас бывший следователь прокуратуры говорит. Прокурорам они только лапшу на уши вешают — знают, ничего, кроме лишнего года, от них не дождешься. А к уголовному розыску отношение другое. Дескать, у каждого своя работа: один ворует, другой ловит.
— Ну-ну!
— Владимир Петрович, а вы когда-нибудь плакали? Хоть раз в жизни?
— Ничего себе вопросик! — Фризе опешил — таким неожиданным показался ему вопрос генерала. — В детстве…
— Не в детстве, не в детстве!
— Фу-у! Да. Плакал. И кровавыми слезами плакал. — Увидев, что Корнилов покачал головой, он добавил: — И простыми, горючими, плакал. Теперь довольны?
— Вполне. — Они снова выпили.
— Вы романтик, — сказал Фризе. — Генерал-романтик. Наверное в юности начитались Каверина. «Конец хазы». И прочее. Веру Инбер: «Васька-Свист, хоть на вид и прост, но он понимает людей, он рака берет за алый хвост и как розу подносит ей».
— Я в детстве блатных песен наслушался. А «Конец хазы» прочитал, когда участковым оперуполномоченным служил.
— Наверное, и на гитаре играете?
— Нет музыкального слуха. А вы чего ершитесь? Из-за Кюна переживаете?
— Сейчас выпью еще и опять размякну. А какие песенки вы помните? «Каюр погоняет собак…»
— Это не блатная песня. Да и поздний репертуар. А в нашем детдоме пели про Колю Кучеренко:
По Варшавской железной дороге
Молодой Кучеренко шагал,