Посланец. Переправа
Шрифт:
— Там закрыто. Может, они уже ушли?
— Куда они могут уйти без меня? — удивился Шуляков.
Первой его мыслью было то, что Хавкин занимается со второй операторшей тем же, чем перед этим занимался он с Белоглазовой. Но он тут же отверг это предположение. Хавкин эстет, ему нужны удобства, а в комнате, где пересчитывают деньги, нет даже дивана. Но, может быть, они зашли в кабинет Хавкина? И этого не должно быть потому, что после того, как закрывают дверь хранилища, его обязательно пломбируют. И пломбу эту ставит сам Шуляков. Хавкин педант, он никогда не нарушит заведенного распорядка.
— Пойдем, — сказал Шуляков и решительно шагнул из своего кабинета.
Дверь в хранилище действительно
Первое, что увидел Шуляков, это торчащие из-под стола ноги операторши. Ее и без того короткая юбка задралась, обнажая трусики и голое бедро. Шуляков бросился к женщине, подумав, что она потеряла сознание. И только наклонившись над столом, увидел ее связанные за спиной руки и заклеенный скотчем рот. Его мгновенно прошиб холодный пот. Руки затряслись, он скреб ногтями по скотчу, пытаясь найти приклеенный конец, чтобы освободить рот операторши, но ему это не удавалось. Тогда он засунул под него пальцы и, делая невероятные усилия, сдвинул скотч на подбородок, освободив женщине губы. Он хотел услышать от нее хоть какие-то слова, но вместо этого она закричала, а потом так же громко заплакала, давясь рыданиями и оставляя на щеках окрашенные тушью длинные дорожки от слез. Он перевернул ее на живот, развязал руки, поднялся и тут увидел, что за дверями другой комнаты у сейфа точно в такой же позе, как операторша, лежит Хавкин. Шуляков почувствовал, что у него останавливается сердце и он теряет рассудок. Его от головы до пяток вдруг пронзила такая слабость, что вместо того, чтобы бежать на помощь шефу, он сел на стол и судорожно вздохнул.
Белоглазова тем временем помогла операторше подняться, отмотала с ее лица скотч и спросила:
— Что тут случилось?
Но операторша только трясла руками и ловила открытым ртом воздух. Шуляков поднялся и, шатаясь, направился к Хавкину. Он холодел от самой мысли давать объяснение случившемуся. Объяснений просто не было. Но он понимал, что давать все равно придется и поэтому лихорадочно искал хоть какое-то оправдание своей профессиональной несостоятельности. Ограбить банк так, чтобы находившийся в нем начальник службы безопасности даже не заподозрил этого, не укладывалось в сознании. Он готов был испепелить Белоглазову, хотя и осознавал, что она не имеет к случившемуся никакого отношения. Виной всему — преступная халатность самого Шулякова. Сейчас он еще не понимал, что и его присутствие в хранилище вряд ли предотвратило бы ограбление.
Шуляков развязал Хавкину руки, поднял его на ноги и снял скотч. Он ожидал взрыва ярости, но Хавкин молчал, опустив голову и плотно сжав губы. Потом, дернувшись, сказал:
— Пойдем ко мне, надо обсудить случившееся.
— Мы не можем идти, — возразил Шуляков. — Надо вызывать оперативников и начинать следственные мероприятия. Здесь наверняка осталось немало улик. Не может быть, чтобы не осталось.
Шуляков посмотрел на нейлоновый, похожий на шнурок, кусок шпагата, который непроизвольно вертел в руках. Им связывали Хавкина. Точно таким шнурком была связана и операторша. Он поднес его к лицу, словно пытаясь понюхать, потом спросил:
— Кто же здесь все-таки был?
Хавкин уже пришел в себя, одернул рубашку, поправил смятый воротник и сказал:
— Трое в камуфляже и черных масках. У всех пистолеты. Я даже не слышал, как они вошли. Влетели как привидения, мгновенно положили на пол меня и Машу, — он посмотрел на операторшу, которая уже перестала рыдать и только всхлипывала, сделал паузу и добавил: — Мне приставили к шее пистолет, вот сюда, — Хавкин показал пальцем, и Шуляков увидел на шее у шефа большое темно-красное пятно, — потом заклеили рот и связали руки. Сгребли деньги в рюкзаки и тут же исчезли.
Он произнес слово «сгребли», и это было самое точное определение. Грабители не складывали, а сгребали деньги с полок хранилища. Хавкин задумался еще на несколько мгновений и медленно, словно вспоминая, сказал:
— Все они были в черных хлопчатобумажных перчатках. В таких, в каких женщины работают на дачах.
Шуляков между тем окончательно пришел в себя. Теперь ему нужно было сделать две вещи. Во-первых, отвести гнев Хавкина от себя. И, во-вторых, как можно быстрее начать расследование. Он покрутил головой, внимательно осматривая помещение, подергал носом, принюхиваясь и глядя на шефа, потом сказал:
— Григорий Наумович, нам нужно закрыть хранилище, оставив в нем все, как есть. Это необходимо для следствия. А тебе, — он повернулся к операторше Маше, — надо сейчас же сесть за стол и подробно изложить на бумаге все, что с вами случилось. Я же, — Шуляков снова повернулся к Хавкину, — пойду к охранникам. Дай бог, чтобы они оказались живыми.
Маша шмыгнула носом, посмотрела на стол и произнесла:
— Здесь нет бумаги. На чем я буду писать?
— Писать надо не здесь, а в моем кабинете. Подождите нас в коридоре.
Операторши вышли, а Хавкин, тяжело вздохнув, горестно сказал:
— Не понимаю, как это могло произойти. И, главное, так быстро. Практически моментально.
— Сейчас выясним, — спокойно ответил Шуляков. — Мне надо пообщаться с охранниками.
— Сейф я все-таки закрою, — сказал Хавкин. — В нем еще остались деньги.
Он зажмурился, и Шуляков увидел, как из-под ресниц президента банка на щеку скатилась прозрачная и крупная, словно горошина, слеза. Она повисла на верхней губе, и Хавкин, шмыгнув носом, слизнул ее кончиком розового языка.
Хавкину до слез было жалко украденных денег, но еще больше страшило другое. Он уже увидел, что из сейфа унесли всю валюту. Она принадлежала не ему, а Джабраилову. Тот должен был забрать ее сегодня вечером.
С того самого дня, как Хавкин перевел банк под крышу кавказца, он все время хранил в нем нигде не оприходованные деньги. Чаще всего это были американские доллары. Хавкин никогда не знал, где их брал Джабраилов и кому передавал. Он всегда привозил их сам на своей машине, заносил через боковую дверь прямо в хранилище, где его уже ждал Хавкин, и через эту же дверь выходил из банка. Иногда они лежали по месяцу и дольше, иногда их забирали через несколько дней. Десять миллионов восемьсот тысяч долларов, которые украли четверть часа назад, Джабраилов привез сюда позавчера. А сегодня на ипподроме сказал, что вечером заедет за ними с друзьями. Все друзья Джабраилова тоже были с Кавказа. Туда они и увозили его деньги. А, может быть, это были не его? Может, они принадлежали кому-то другому или другим? Хавкин никогда не интересовался этим, справедливо считая, что чем меньше знаешь, тем дольше проживешь. Теперь он не знал, что скажет Джабраилову и как с ним рассчитаться. Он еще раз шмыгнул носом и пошел закрывать сейф.
— Вы подождите меня в своем кабинете, — сказал Шуляков. — Я сейчас проверю охрану и сразу зайду к вам. Тогда и будем решать, как поступать дальше.
— А можно, я напишу завтра? — спросила Маша, когда Шуляков оказался в коридоре.
Он уже забыл о ней и только сейчас, снова увидев ее рядом, вспомнил, что должен обязательно запротоколировать показания живого очевидца.
— Никаких завтра, — отрезал Шуляков. — Сейчас пойдешь ко мне и напишешь все, что было.
— А мне что делать? — спросила Белоглазова.