Посланец. Переправа
Шрифт:
— Мне в группу надо еще одного криминалиста.
— Я кроме нее найду тебе хорошего специалиста, — сказал Фаткулин.
— Мне нужна женщина.
— Почему именно женщина?
— Там такая работа, что лучше всего с ней справится женщина.
— У меня свободных женщин нет, — сухо заметил Фаткулин, и Головченко понял, что просто так Брызгунову он не отдаст.
— Ладно, я поговорю с Гендаревым, — на всякий случай пригрозил Головченко.
— Говори, с кем хочешь, — уже сердито ответил Фаткулин. — Я ему скажу то же самое, что и тебе. У меня в отделе своей работы невпроворот и лишних людей нету.
На следующий день Гендарев распорядился включить в оперативно-разыскную группу Головченко еще одного криминалиста. И этим криминалистом
Вскоре Брызгунова пришла к подполковнику и доложила, что прибыла в его распоряжение. Она знала, что Головченко занимается только самыми ответственными расследованиями и была невероятно рада, что попала в его группу. С ним всегда интересно, нигде не наберешься такого опыта, как у него. И, волнуясь, ждала, что скажет ей уже немолодой подполковник со строгими, внимательными глазами, которые, казалось, просвечивают человека насквозь.
Головченко усадил ее за стол перед собой и сначала расспросил о том, чем она занимается сейчас, потом, без всяких предисловий, сказал:
— Нам поручили расследовать одно очень важное дело. Ограбление банка «Доверие». Улик пока немного, но кое-что есть. — Он вытащил из ящика стола прозрачный полиэтиленовый пакет, в котором лежал свернутый в кольцо кусок тонкого нейлонового шпагата и положил перед собой. — Вот этим шнурком преступники связывали сотрудникам банка руки. Возьмите его. Выясните, что это за шнурок, из чего состоит, кто его производит и где можно прибрести. В общем, все данные, какие необходимо собрать. Времени в обрез, поэтому к работе приступайте сейчас же.
Головченко был почти уверен в том, что уже вечером Лобков будет знать, куда перевели Брызгунову и чем ей поручено заниматься. Но именно это и входило в его планы. Получая информацию от Брызгуновой, Лобков, хочет он того или нет, будет делиться какими-то добытыми сведениями и с ней. Надо только сделать так, чтобы она сразу же докладывала о них. Но это касается уже самого Головченко. Он найдет способ заставить девушку работать на интересы следствия. Одного не мог предусмотреть Головченко: Лобкову в эти дни было не до встреч с любовницами. В отличие от не слишком обремененного служебными заботами Шулякова Лобков честно отрабатывал перед Джабраиловым свой хлеб.
Джабраилов дал ему наводку, которая выводила службу безопасности на верный след.
Возвратившись от Хавкина, Джабраилов достал из кармана шнурок, положил на стол перед собой и долго смотрел на него, воскрешая в памяти уже забытые картины. Они всплывали так ярко, что ему казалось, будто это было только вчера. В том числе и та кошмарная, холодная и сырая осенняя ночь, когда жестокий и неуловимый заместитель полевого командира Мусса Джабраилов, по прозвищу «Шейх», спал в доме свой дальней родственницы на краю небольшого горного селения. До этого почти двое суток не мог оторваться от погони русского спецназа. Из восьми человек, бывших в группе Джабраилова, до аула добрались трое. Все от усталости еле передвигали ноги.
Джабраилов даже не стал есть, хотя за те же двое суток у него во рту не было маковой росинки. Перед тем как свалиться и уснуть, попросил у родственницы лишь воды, но друзей-боевиков заставил перекусить и приказал по очереди нести дежурство. Он был абсолютно уверен в том, что пока в горах не наступит новый день, русские не сунутся в селение, где из-за каждого угла их ожидает пуля. Спать он лег на полу, не раздеваясь, положив рядом с собой автомат.
От неимоверной усталости и страшного нервного напряжения он заснул так глубоко, что не услышал, как в дом вошли русские. Сначала Джабраилов подумал, что его решил разбудить товарищ. Но когда почувствовал, как больно и с какой нечеловеческой силой заламывают руку, понял: за ним пришли. Джабраилову шнурком связали за спиной руки, пинками вытолкали на улицу и повели в лес. Спускаясь с крыльца,
Джабраилов не боялся за свою жизнь, он знал, что теперь ей уже ничего не угрожает. Убить его могли только спецназовцы. И если они не сделали это сразу, значит, не сделают и теперь.
Фээсбэшники не были страшны. Во-первых, среди них есть те, кто получает от боевиков хорошие деньги, а, во-вторых, они никогда не убивали людей, попавших в их руки. Фээсбэшники были насмерть запуганы правозащитниками и журналистами либеральных средств массовой информации. Журналисты поддерживали тесную связь с боевиками, писали о них только как о героях-освободителях и за каждую публикацию получали приличные деньги. Причем всегда в иностранной валюте.
Самое большое, что мог получить Джабраилов, — это несколько лет тюрьмы. Но он не хотел идти туда, хотя знал, что долго не просидит, не та фигура. Ему и в тюрьме создадут условия, каких спецназовцы не имеют у себя на воле, и обязательно выкупят еще до окончания срока отсидки. Но даже сама мысль об одном или двух годах тюрьмы доводила его до исступления. Он видел, как покачивается перед ним темная спина идущего впереди спецназовца, и готов был вцепиться ему зубами в шею, но понимал, что это ничего не даст. Его изобьют прикладами автоматов и тупыми носками тяжелых солдатских ботинок, заткнут грязным кляпом, может быть, бывшей портянкой, рот и поволокут дальше. Надо было искать другой выход. Сознание в этот момент работало, как никогда четко, перебирая со скоростью электронной машины возможные варианты. Их не было. Спецназовцев никто не преследовал, засада тоже не ожидала. Джабраилов это знал. Оставалось одно — надеяться на Аллаха.
Русские вели его по крутому, поросшему лесом склону, который заканчивался перевалом. Подъем был тяжелым, русские торопились, а один из них все время подгонял Джабраилова, то и дело тыча в спину стволом автомата. Он уже не мог идти, но его все гнали и гнали дальше. Наконец, у верхней кромки леса остановились. В разрывах туч, делавших ночь непроглядной, появился осколок луны, осветивший бледным голубоватым светом вершину перевала и темное, переливающееся серебром пространство горного луга перед ним. Опасаясь быть замеченными, русские решили переждать, пока тучи снова закроют небо. Джабраилов упал на землю и чуть не вскрикнул от боли, пронзившей руку — она попала на острый, как лезвие, камень. Он почувствовал, как по руке поползла струйка крови, но никак не выдал себя.
Русские отошли немного в сторону, легли на землю и стали о чем-то тихо говорить. А Джабраилов, повернувшись лицом к ним, начал пилить острой кромкой камня связывавший руки шпагат. Через минуту он почувствовал, что руки свободны. Чуть приподняв голову, он осмотрелся. Сразу за деревом, у которого он лежал, виднелся куст, а за ним простиралась темнота. Склон или круто уходил вниз, или за кустом был обрыв. Джабраилов осторожно подтянул к животу ноги, глубоко вздохнул и, распрямившись, как пружина, прыгнул вниз. Ему повезло, что там оказался не обрыв, а крутой склон. Он упал, покатился по нему, вскочил на ноги и побежал. Когда русские поняли, что произошло, Джабраилов был уже далеко внизу. Преследовать его не стали. Горный лес для кавказца все равно, что родной дом. Это понимали русские. Они ушли к себе без него, а Джабраилов после этого много раз молился Аллаху, понимая, что только он и на этот раз сохранил ему жизнь.