Послание к Галлатам
Шрифт:
Павел пытается вбить Божий план спасения по вере в головы своих слушателей с помощью Ветхого Завета. Чтобы понять приводимые им доводы и почувствовать
1. Закон не отменяет Божьего обетования (ст. 15–18)
Апостол начинает так: «Говорю по рассуждению человеческому». Другими словами, «позвольте мне привести вам пример из обычной жизни». Этот пример дан на основе человеческого обещания, не делового контракта, а завещания, — мы иногда называем его «предсмертной волей» человека. Греческое слово, употребленное в 15 и 17 стихах, (diathike), переводится иногда как «завет», потому что в Септуагинте оно употребляется для обозначения Божьих заветов. Но в классическом греческом языке и в рукописях оно обычно обозначало завещание, как и переведено здесь (см. Евр. 9:15–17,
Здесь Павел пытается сказать, что никто не может изменить пожелания и обещания, выраженные в завещании. Действительно, по римскому, так же, как и по современному английскому закону, человек был вправе изменить свое завещание, либо составив новое, либо добавив дополнительные распоряжения. Именно поэтому Павел, скорее всего, обращается здесь к древнегреческому закону, согласно которому однажды составленное и скрепленное завещание уже невозможно было отменить или даже изменить. Или, может быть, он имеет в виду, что никто другой не может изменить или отменить составленное человеком завещание. Но какова бы ни была точная юридическая основа этого высказывания, Павел доказывает, что если даже к человеческому завещанию нельзя ничего прибавить и нельзя его отменить, то уж Божье обетование обязательно останется неизменным.
О каком Божьем обетовании он говорит? Бог обещал наследие Аврааму и его потомству. Павел прекрасно знал, что в то время это обетование буквально относилось к ханаанской земле, которую Бог обещал непосредственным потомкам Авраама по крови. Но ему было также известно, что этим значением обетование не исчерпывалось, что Бог имел в виду и нечто другое. Ведь Бог сказал Аврааму, что через его потомство благословятся все племена земные. Как же народы могли получить благословение от того, что иудеи просто жили бы в Ханаане? Павел понимал, что и «земля», обещанная семени, и само «семя» имели духовное значение. Бог пожелал не просто отдать ханаанскую землю иудеям, но дать спасение (духовное наследство) верующим, тем, кто во Христе. Далее Павел утверждает, что эта истина очевидна уже из слова, употребленного Богом: не множественное число — «дети» или «потомки», — а единственное, «семя» или «потомство», собирательное существительное, обозначающее Христа и всех, кто верой находится в Нем (ст. 16).
Таким было Божье обетование. Оно было бескорыстным и не ставило никаких условий. Не нужно было совершать никаких дел или повиноваться какому–либо закону, не надо было добиваться каких–то достижений или выполнять какие–то условия. Бог просто сказал: «Я дам тебе семя. Твоему семени Я дам землю, и через него благословятся все земные народы». Его обетование было похоже на завещание, по которому грядущее поколение бесплатно получало наследство. И подобно человеческому завещанию, оно было неизменным. Оно остается в силе и сегодня, ибо его никто не аннулировал. Бог не дает обетовании для того, чтобы их нарушать. Он никогда не отменял и не изменял Свою волю.
Теперь можно рассмотреть стих 17: «Я говорю то, — продолжает Павел, — что завета о Христе, прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу». Если иудеи были правы, то наше христианское наследство (оправдание) дается тем, кто соблюдает закон; и если оно дается «по закону», то «уже не по обетованию», потому что действует либо одно, либо другое. «Но Аврааму Бог даровал оное по обетованию» (ст. 18). Заметьте, что Бог «даровал» наследство. Греческое слово (kecharistai) обозначает, что это был бескорыстный дар (дар charis, «благодать»), а также, что это дар навсегда (совершенный вид глагола). Бог не забирает у нас Своего обетования. Оно так же твердо, как человеческое завещание, даже намного тверже. Поэтому каждый грешник, доверившийся в своем спасении распятому Христу, независимо от собственных достоинств и добрых дел, получает благословение вечной жизни и таким образом наследует их силу, нам надо осознать их историческую и богословскую основу.
а. История
Павел ведет нас в двадцатое столетие до рождеста Христова, во времена Авраама, а затем переносит нас во времена Моисея, жившего несколькими веками позже. Павел не называет здесь имени Моисея, но несомненно имеет в виду именно его, говоря о «посреднике» (ст. 19), через которого был дан закон.
Позвольте мне напомнить вам об этой части
б. Богословие
Бог обращался к Аврааму и Моисею согласно двум разным принципам. Аврааму Он дал обетование («Я укажу тебе землю… благословлю тебя…» — Быт. 12:1–2). Но Моисею Он дал закон, обобщенный в Десяти заповедях. «Эти два (как я часто повторяю), — замечает Лютер, — закон и обетование, необходимо тщательно различать. Ибо во времени, месте, в человеке, да и во всех других обстоятельствах они так же различны, как небо и земля…». [45] И снова: «Если Евангелие не отделено ясно от закона, невозможно сохранить истинное христианское учение чистым и разумным». [46] Чем же они отличаются друг от друга? В обетовании Аврааму Бог сказал: «Я укажу… Я благословлю… Я умножу…». Но в законе, данном через Моисея, Он сказал: «Да не будет у тебя… не поклоняйся… почитай… не укради…». Обетование провозглашает религию Бога — Божий замысел, Божью благодать, Божью инициативу. Закон же провозглашает религию людей — человеческий долг, человеческие дела, человеческую ответственность. В обетование (выражение Божьей благодати) нужно было только поверить. Но закону (отражению человеческих дел) нужно было повиноваться. С Авраамом Бог говорил в таких категориях, как «обетование», «вера», «благодать». С Моисеем же категории были иными: «закон», «заповеди» и «дела».
45
Лютер, с. 129.
46
Лютер, с. 302.
Вывод, к которому подводит нас Павел, заключается в том, что христианство — это религия Авраама, а не Моисея, религия обетования, а не закона; что христиане живут сейчас по обетованию, данному Аврааму многие столетия назад. Но в данном отрывке, обозначив контраст между двумя религиями, Павел показывает и связь между ними. В конце концов, Бог, давший обетование Аврааму, и Бог, давший Моисею закон, — это один и тот же Бог! Некоторые считают, что это и имеется в виду в загадочной фразе «Бог один» (ст. 20), а именно, что Бог Авраама и Бог Моисея — это один и тот же Бог. Мы не можем противопоставить друг другу Авраама и Моисея, обетование и закон, просто принимая одно и отвергая другое. Если Бог дал и то, и другое, у Него есть Свой замысел и для того, и для другого. В таком случае, какова же связь между ними?
Павел разделяет свое учение на две части. Стихи 15–18 говорят о том, что закон не отменил Божьего обетования. Стихи 19–22 учат, что закон осветил и прояснил Божье обетование и, фактически, сделал его необходимым. Первую часть Павел подтверждает примером из человеческого опыта, а вторую, — отвечая на два вопроса.
Божье обетование, данное Аврааму.
2. Закон проясняет Божье обетование и делает его необходимым (ст. 19–22)
Теперь Павел разъясняет истинное назначение Божьего закона по отношению к Его обетованию, задавая два вопроса и отвечая на них.
Мы почти слышим возмущенные возгласы иудаистов: «Ну ты даешь, Павел! Если человек во Христе и наследует Божье обетование, данное Аврааму, только через веру, зачем же тогда закон? Твое богословие так соединило Авраама и Христа, что Моисей и закон вообще оказались в стороне. В твоем Евангелии вообще нет места закону. Ты нечестивец и бунтовщик; то, что ты говоришь, — сродни богохульству. Ты «повсюду учишь щютив… закона!» (Деян. 21:28).