После боя, Низководный мост
Шрифт:
А это кого еще черт несет к мосту? Комбат, адъютант старший. А это кто?
Сам комбриг? Впрочем, чему удивляться. Кроме моей сборной роты и кучки мотострелков, у него никого не осталось.
Еще не доходя до моста, он крикнул:
— Пора, Счастливчик, мотострелкам неуютно без вас на том берегу.
Я помедлил немного. Не хотел снова говорить о грузоподъемности моста. Вот если бы я не был евреем… Неужели они считают меня таким трусом?
Неожиданно мне на помощь пришел старший
— Товарищ гвардии полковник, мост не выдержит.
— Выдержит. На карте отмечено тридцать тонн. На немецкой карте. Значит есть еще запас прочности.
— Так это немцы когда напечатали карту!
— Товарищ гвардии полковник, гляньте, балки уже малость трухлявые.
— Ниже по течению есть каменный мост.
— Каменный мост, товарищи офицеры, еще в руках противника, и неизвестно, оставит ли он его целым.
Черт знает что такое! Действительно сброд блатных и нищих. Ну кто в моей роте посмел бы митинговать в присутствии комбрига?
— Кончай базар! Есть, переправиться на левый берег, товарищ гвардии полковник!
Со стыдом и болью посмотрел я на старшего лейтенанта. Он вернулся из госпиталя, получил отремонтированную старую тридцатьчетверку с семидесятишестимиллиметровой пушкой.
Машина на четыре тонны легче, чем у остальных. Ему идти первым.
Подло устроен этот мир. У старшего лейтенанта еще не окрепли рубцы. Воюет он, как зверь. Честный, скромный, смелый. Лучшего товарища не сыщешь. И вот — пожалуйста.
— Давай, товарищ старший лейтенант. На самом малом газу.
Комбат одобрительно кивнул и вместе с комбригом и адъютантом старшим отошел от въезда на мост. Как только заработал мотор, немцы открыли огонь из минометов. Пристреляли мост, гады.
Старенькая заплатанная тридцатьчетверка медленно вползла на мост. Старший лейтенант спокойно шел впереди машины. Словно не было ни одного разрыва.
Черт возьми, и такого человека я должен первым послать на смерть!
Танк поравнялся со мной. Я оторвался от перил и пошел рядом со старшим лейтенантом. Хоть этим искупить вину перед ним.
Мы прошли чуть больше половины. Осталось метров пятнадцать. Вдруг я почувствовал, что настил уходит из-под ног. Мы ускорили шаг. Побежали. Танк газанул и рывком выскочил на берег.
Нас уже ждал командир роты мотострелков, обвешанный подсумками с гранатами.
Бегом я вернулся на правый берег. Мост еще раскачивался и дрожал от боли. Гусеницы изуродовали настил. Мины шлепались в воду. Справа вырвало кусок перил вместе с настилом. Попадают, гады.
За спиной стукнуло танковое орудие. Так. Старший лейтенант вступил в бой.
Офицеры напряженно следили за моим приближением.
Танки у всех одинаковы. Чего это я всегда должен быть первым? Как бы чего не подумали?
Хрен с ним. Пусть думают. Мне и по штату сейчас не полагается быть первым.
— Товарищ гвардии младший лейтенант, вперед, на левый берег.
У него побледнел даже фонарь под глазом. Жалко, конечно. Беззащитный он какой-то. Необстрелянный. Я добавил уже не по-командирски:
— Поставите машину под тем деревом. Это вне огня. Ждите моей команды.
Он пошел к танку так, словно не было ног в его ватных брюках. И полез в башню. Ах ты, говнюк! Мин испугался! Ведь насколько спокойнее водителю, если на трудном участке перед машиной идет командир А водитель у него действительно не очень опытный. Дергает. То чуть не глушит, то рвет газ.
Я уже собрался догнать их и провести. Но мост вдруг пьяно качнулся и рухнул.
Танк погрузился в воду по самую башню. Этот, с фонарем под глазом, выскочил первым и стал карабкаться по сломанной ферме. Выбрался башнер, но снова полез в люк за товарищами.
Так. Все живы. Больше нет у меня дела к ним.
Черт возьми! Окончилась для него война. А говорят, что выживают лучшие…
Комбриг поманил меня пальцем.
— Займешь оборону фронтом на север.
Голос у него не такой уверенный, как всегда. Полковник. Хоть бы инженера своего позвал, прежде чем пороть херню. Сказал бы я ему!
Вот так всю дорогу. Субординация не позволяет сказать очередному херу моржовому, что он ни за что ни про что губит человеческие жизни. Полковник…
А может быть и он думает о субординации? Полковник подошел к мосту. На том краю стоял командир мотострелков.
— Держитесь, мотопехота, помните, что вы гвардейцы знаменитой танковой!
Командир роты вяло козырнул и, пригибаясь, пошел к холмику.
Поменять бы их местами.
Сгущались сумерки.
Подъехал "виллис". Комбриг сел в него и укатил. Комбат и адъютант старший поднялись в имение.
Огромные морозные звезды зажглись над войной. Горели пожары.
Я проверил посты и залез в танк. Ребята играли в подкидного дурака.
— Ждем тебя, командир, пора перекусить.
Башнер убрал карты и расстелил брезент. Лобовой стрелок передал мне флягу. Трофейная водка пахла тмином. Пить не хотелось. Но меховая безрукавка поверх гимнастерки и свитера была не лучшей защитой от пробиравшего до костей холода. Шинель, чтобы не мешала в танке, я оставил в батальонном тылу. Жаль. Днем оно ничего, а сейчас у меня даже душа замерзла.
Рядом со стреляющим я свернулся калачиком на дне башни. Механик-водитель и лобовой стрелок откинулись на своих сидениях. Башнер взобрался на мое. Выключили плафон.