После любви
Шрифт:
Вопрос совершенно неожидан, наша спонтанная неспешная беседа никак его не предполагала.
– Нет, все в порядке.
– Вы как будто чем-то взволнованны.
– Небольшая размолвка с другом, – без зазрения совести вру я старому человеку. – Ничего серьезного.
– Тот молодой красавец, с которым вы пришли сюда?
«Beau garcon», – сказал дядюшка по-французски, «beau garqon» и есть красавец – выходит, он видел, как мы с Фрэнки подходили к лестнице. Странно, что я не обратила внимания на открытую дверь дома и старика, подпирающего ее косяк. С другой стороны, я была слишком
– Да, – подтверждаю я слова дядюшки. Ничего другого мне не остается. – А вы находите его красавцем?
Дядюшка Иса трясет указательным пальцем и лукаво улыбается:
– Видный парень.
– Пожалуй.
– Молодые люди часто тратят время на ссоры, вместо того чтобы тратить его на любовь. А жизнь так быстротечна, Саш'a…
Чего мне не хватало в двенадцать часов ночи – так это дежурной банальности от неизвестного старика.
– Я сама ненавижу всяческие ссоры.
– Вы очень рассудительная девушка. Может зайдете ко мне на чай?
Ничего пугающего и ничего необычного в этом приглашении нет. Если не учитывать время. Полночь, сказал мне дядюшка Иса; полночь – не самое подходящее время для гостей. Обо всем остальном можно не беспокоиться – марокканцы гостеприимны и ненавязчивы, а уж тем более такой милый старик, как дядюшка Иса (с тех пор как я узнала, что он – не Ясин, иррациональная симпатия к нему растет как снежный ком). Подвоха не будет.
– Боюсь, что уже поздно…
– Понимаю, – подтверждает дядюшка. – Хотите подождать своего друга.
– Не хочу.
– Он не должен был оставлять вас одну вечером. Это неправильно.
Кто бы спорил, дядюшка Иса, кто бы спорил!
– Ничего страшного. Я могу прогуляться домой и в одиночестве. В Эс-Суэйре я как дома. А в следующий раз я обязательно загляну к вам… по-соседски.
– Дядюшка Иса будет несказанно рад. Берегите себя, Саш'a. И никогда не ссорьтесь с друзьями. От этого бывают одни несчастья.
…Он купил дом совсем недавно.
Возможно, просто перебрался поближе к сыну-рыбаку (внешнее сходство Ясина и дядюшки Исы почему-то не дает мне покоя). Нет-нет, Ясин и Иса не родственники. Если бы Ясин был сыном дядюшки, то так же, как и он, торговал бы пряностями, такая преемственность – основа местного менталитета. Даже Доминик, рожденный французом в Марокко, получил свой колченогий маленький бизнес по наследству. Сын рыбака будет ловить рыбу, сын продавца пряностей – торговать пряностями, сын погонщика верблюдов даже не взглянет в сторону мула, мечты о смене деятельности так и остаются мечтами. Нужно обязательно зайти к старику, поболтать о жизни, я слишком долго просидела в скорлупе отеля «Sous Le del de Paris» – большой мир, который спасает Алекс Гринбл am, ждет меня.
Алекс. Опять Алекс. Я неотступно думаю о нем, как будто и не было вечера с вероломным Фрэнки. С другой стороны – Алекс вероломен не меньше, но об этом как-то забываешь. Особенно вдали от него. Алекс – свет и ясный день, Фрэнки – тьма и холод железного поручня.
…Доминик так и не появился, у стойки меня встречает Фатима: дневная сцена повторяется с той лишь разницей, что мать Джамиля и Джамаля не раскладывает пасьянс.
Ах, да, это не пасьянс – гадание.
Надо бы извиниться перед Фатимой за дешевый мелодраматический скандал, думаю я. Но вместо этого пялюсь на стойку с ключами.
Ключи от номера семь (Фрэнки) и от номера двадцать пять (Алекс) отсутствуют.
– Доброй ночи, – примирительным тоном говорю я. Фатима едва кивает опущенной головой, она все еще дуется.
– Днем я вела себя как стерва, прости. Это все Доминик. Он очень огорчил меня, вот я и сорвалась.
– Я видела его. Он такой несчастный…
Она наконец-то смягчается и поднимает голову. Доля мгновения – и на ее лице появляется испуг, а затем жалость.
– О-о, что это с тобой? Все лицо в крови!
– В крови? – я удивлена не меньше Фатимы.
– Вот, посмотри!
Порывшись в бумагах на столе, она протягивает мне маленькое зеркальце. Пластмассовая оправа истрепалась, на ней отчетливо видны следы детских зубов: шалости Джамиля. Или Джамаля. Я безуспешно пытаюсь втиснуть лицо в магический круг: видны только губы и часть носа. Под ним-то и застыла кровь, так-так, это все спиртное, у меня и раньше иногда шла носом кровь, досадное неудобство, не более.
Все лицо в крови.
Фатима (по-арабски, по-женски) преувеличила, она вообще склонна к преувеличениям, с теми порциями сладостей, которые она накладывает Джамилю и Джамалю, не всякий взрослый мужчина справится.
– У тебя есть салфетка? – спрашиваю я у Фатимы, не отрываясь от зеркальца.
– Возьми.
Несколько легких движений – и от крови не остается следа.
– Теперь в порядке?
– Теперь да.
– Парень из седьмого номера уже вернулся? – Я стараюсь сохранить известную долю беспечности. – Такой высокий брюнет…
– А я думала, тебя интересует совсем другой, – Фатима, подавляя смешок, подмигивает мне. – Тот, который купил у меня карты.
– С чего ты взяла?!
– Мне так показалось…
Стерва арабская! Сказочки об угнетенных женщинах Востока в контексте Фатимы выглядят смехотворными и лишенными всяческого основания. Фатима свободно болтает на французском и (как по большому секрету сообщил мне Наби) изучает английский, страна ее мечты – Голландия, где женщины свободно баллотируются на государственные должности. После дежурства Фатимы я выгребаю со стола пачки прайс-листов с самыми последними моделями ноутбуков и телефонов. На адрес отеля приходят бандероли с журналами мод и каталогами оргтехники – все они адресованы Фатиме.
Отсутствие денег на все это великолепие не смущает Фатиму: к политической карьере в Голландии нужно готовиться заранее и встретить ее во всеоружии. Единственная слабость Фатимы, кроме, разумеется, близнецов, – пасьянсы (о, нет! – гадания), но и с ней она оказалась в состоянии расстаться. Все знают, что Фатима вертит своим кротким меланхоличным мужем, как хочет. И выжимает из него соки, и вьет из него веревки, как какая-нибудь домохозяйка в американской глубинке. Или операционная сестра из российского областного центра средней руки.